Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья

Братья начали суеверно прислушиваться, а лицо Олава залила краска негодования.

— Тебе мало того, что ты испортил мне настроение своим вздором, — прорычал ярл. — Теперь ты хочешь посеять смятение среди моих воинов?

— Может, в словах парня есть доля правды, Олав? — осторожно предположил Гудред Ледяной Тролль. — Вспомни схватку западного монаха с Агнаром. Будь я проклят, если этот христосник не применил самый настоящий сейд. Сбыслав тоже не прост. Мы не скрепляли с ним союзной клятвы на оружии, а значит — от него можно ждать любого коварства.

— Я не отступлюсь от задуманного, — стоял на своем Медвежья Лапа. — А вы все — обязаны подчиняться мне беспрекословно.

— Я понимаю, ярл, что ты сильно хочешь заполучить эту золотую ладью, — заговорил Бови Скальд. — Но не станет ли она для нас той неподъемной ладьей Хрингхорни, на которой убитому Бальдру было уготовано отправиться в Хельхейм?

Глаза Олава запылали, как две огненные головешки.

— Вы что, хотите вернуться в Альдейгьюборг и без добычи, и без славы? — взревел он. — Прослыть нидингами [141] Нидинг — трус. ? Что вы будете рассказывать своим товарищам? Что бежали с позором, причем не от вражеской рати, а поддавшись страху перед дурными предзнаменованиями? Какие висы сложат о вашем походе?

Волки Одина потупили глаза.

— Сила наша не сломлена и даже не поколеблена, — добавил Медвежья Лапа. — А желанная добыча совсем рядом — только руку протяни. Поквитаемся за все со Званимиром, заберем золото, а уж там решим, что делать с монахом и со Сбыславом.

Слова ярла показались хирдманнам разумными. Всех их жгло огнем желание поскорее скрестить оружие в радимичами в большом бою и напоить клинки кровью неуловимых врагов. Золотое сияние тоже неуклонно маячило перед мысленным взором Волков Одина.

Энунду Раздвоенной Секире нечего другого не оставалось, как смириться с волей Олава.

Выйдя из палатки ярла, юноша почти сразу же натолкнулся на Агнара Земляную Бороду, которому он поспешил посетовать на непонимание предводителя хирда. Кузнец только утешающе похлопал его по плечу.

— В этом мире, парень, нет ничего долговечного, — сказал Агнар. — Если нас ждет жестокая смерть — выходит, такова наша судьба. Но бегать от опасностей и трудностей — не в обычае у свободных людей фьордов. Надо уметь идти до конца, каким бы этот конец ни был.

Энунд лишь мрачно усмехнулся.

— В этом мире нет ничего долговечного… — повторил он задумчиво.

Перед лицом юноши на миг промелькнули отстветы далеких детских воспоминаний. Однажды, когда брити Хейдрек привел мальчугана к скалистому обрыву над бушующим морем, сын Торна Белого спросил его:

— Велик ли наш мир?

Хейдрек подобрал маленький камушек и бросил его в пучину высоких пенных вод.

— Он так же велик для человека, как море для этого камня. Но даже у такого большого мира есть пределы. И есть жизненный срок.

— Ты хочешь сказать, что наш мир не вечен? — поразился тогда Энунд.

— На свете нет ничего вечного и постоянного, мой мальчик. Наш мир создан богами и в свой черед падет в битве сил Тьмы и Света. Ты уже видел две зимы назад большое затмение? Это волки Скель и Хати, ведущие охоту за небесными светилами, сумели заглотить солнце и луну. Светилам удалось вырваться из их глоток, разогнать беспросветную тьму, но однажды эта тьма уничтожит все то, что нам известно.

— А боги? — Энунд затаил дыхание.

— Боги тоже падут, — ответил Хейдрек. — Сгинут в черной бездне разрушения. Ведь все они лишь на половину состоят из божественного вещества Бора. Другая часть их природы — Бестла, есть смертное вещество, такое же, как и у людей. Поэтому тебе лучше сразу свыкнуться с мыслью, что на свете нет ничего постоянного. Если ты усвоишь это сейчас — тебе будет проще смириться с болью и разочарованием потерь, которые ты неминуемо встретишь в своей жизни. Когда же придет предел отпущенному тебе сроку — ты будешь готов принять его со спокойным сердцем, не цепляясь за жизнь, подобно безвольным трусам…

Этот урок Энунд Раздвоенная Секира запомнил навсегда. Вот и сейчас ему оставалось лишь тихо вздохнуть.

Волки Одина готовились к переправе на берег. В этот момент к Энунду неожиданно приблизился Олав в сопровождении Августина.

— Ты еще очень юн, — произнес монах с легким сожалением. — Перед тобой вся жизнь. К чему губить ее напрасными спорами? Выполняй приказы своего ярла, и твоя часть добычи не уйдет от тебя!

Сын Торна Белого хотел было возразить, но язык точно прилип к его гортани.

— Ты возвращался в стан руслом ручья и теперь знаешь дорогу, — сказал ему Медвежья Лапа. — Поэтому поведешь хирд вместе с монахом.

Энунд подчинился. Он был совсем не в восторге от подобного спутника, однако ослушаться не посмел, опустив глаза. В нем сейчас боролись самые противоречивые мысли и чувства. Осознание близкой беды для Братства перемешивалось с воспоминаниями о Любаве. Энунд очень хотел еще раз увидеть русоволосую гардскую воительницу. Стереть из памяти ее образ — такой будоражаще яркий и волнующий — было непросто. Он вновь и вновь всплывал перед юношей. Подобной девушки встречать ему еще не приходилось. Любава очаровала его не только своей красотой. Все в ней — ее нрав, ее смелость, ее боевой задор — неудержимо притягивало к себе.

Другая мысль молодого хирдманна крутилась вокруг проповедника. Энунд никак не мог себе представить, что предпримет Августин, дабы преодолеть защиту Рыси, оберегающей подступы к укрывищу князя Званимира.

Кормчие подогнали драконы к береговой отмели. После того, как носы их, глубоко прорезав илистое дно, вгрызлись в песок с редкой чахлой травой, а якоря были спущены в воду, Волки Одина начали выгружаться с судов. Тут же был составлен боевой порядок, который по мере продвижения к лесу вытянулся в неразрывную цепь. Середина блистала железными скобами прочных круглых щитов копьеносцев и мечников, в голове и хвосте хирда шли лучники.

Охранять драконы Олав Медвежья Лапа оставил два десятка братьев во главе с Храфтом Черным. Монах Августин уверенно ступал рядом с Энундом, впереди хирдманнов. На бледном заостренном лице его нельзя было углядеть и тени сомнений. Отстав на полшага, за Энундом шел Агнар Земляная Борода с большим луком. За спиной его постукивал щит, кованый пояс оттягивали по бокам топор и меч.

— Если христосник заведет нас в западню, — шепнул он, улучив случай, Раздвоенной Секире, — подохнет первым от стрелы в затылок.

И снова Энунд видел вокруг себя густой гардский лес, стебли которого цеплялись за его ноги, а ветви колотились о щит. Птицы, что еще недавно оголтело перекликались между собой, умолкли и забились в тень, напуганные обилием чужих людей, одетых в железо. Перелесок вскоре спустился в глубокую и длинную ложбину, покрытую дерном, где лиственницы и клены свисали со склонов, образуя округлый свод над тропой. До слуха Волков Одина донеслось журчание водяных струй.