Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой

Его окружили, кричали ему что-то, смеялись, а он, озираясь, крутился на коне с зажатым в руке мечом — и не знал, почему вдруг остался совсем один среди множества врагов. Видел только чужие, оскалившиеся в смехе лица. Ему казалось, что весь мир внезапно куда-то исчез, и ничего больше не было, кроме раскосых татарских лиц. Ему махали приглашающе: что же ты, нападай! Науськивали — сами на себя. Сужали постепенно круг, уже дотягивались кончиками копий до коня, подкалывали его, чтобы шибче подпрыгивал. В конце концов Ярун выбрал из всех смеющихся лиц самое ненавистное и, сжав зубы, бросился на него, движимый одной только надеждой — что сможет в последнем смертном броске дотянуться.

Но не дотянулся. Сразу три коротких копья проткнули ему грудь и шею. Он даже боли не почувствовал — одно бессилие, видя, как меч выпадает из непослушных пальцев, а хохочущее лицо татарина, закидываясь в смехе, уходит куда-то вверх, вверх — и, наверное, навсегда.

Добив безрассудного русского, татары пошли дальше. Они лавиной пронеслись мимо брошенного половецкого стана — вдогон бежавшим половцам.

Если бы половецкий полк, бросивший своего воеводу, не обезумел весь от страха, то он мог бы еще спастись. Отступая, куманы могли взять немного в сторону, чтобы подойти к Калке не в том месте, где расположился русский стан. Могли дать русским, увидевшим, что татары преследуют их союзников, возможность хотя бы взять в руки оружие и успеть собраться. Русские, ведомые князьями, ударили бы на татар сбоку, и битва могла сложиться совершенно по-другому.

Но половцы, со страху не разбирая дороги, на полном ходу влетели в ничего не ожидающий русский стан. Поднялся переполох — никто не понимал, что происходит, все метались беспорядочно, натыкаясь друг на друга. В оглушительном шуме нельзя было расслышать приказов воевод, — в сутолоке нельзя было найти своих. Все перемешалось.

Половцы, лучше других понимающие суть происходящего, отбивали у русских коней, попутно грабили все, что попадалось под руку. Это еще больше усилило суматоху — по всему становищу завязывались драки, озверевшие и испуганные люди не понимали — на кого нападать, от кого обороняться? Очень многие, не найдя в толчее своего оружия, бежали из стана в степь — хоть со стороны поглядеть, что делается. И тут, подойдя к реке и одним махом перескочив ее, на разоренный стан налетела татарская конница — и началось безжалостное избиение.

Смоляне, черниговцы, переяславцы — воины, собравшиеся сюда со всех концов русской земли, гибли сотнями, не успевая даже нанести врагу и одного удара. На своих маленьких вертких конях татары носились по стану с такой же легкостью, с какой рыбы плавают в воде. Они не встречали почти никакого сопротивления, и русские воины, мечущиеся как зайцы в загоне, падали и падали с разрубленными головами, утыканные стрелами, раздавленные копытами коней. Часть татар выехала в степь — и принялась рубить безоружных спасающихся людей — всех до единого. Скрыться удавалось лишь тем, которые сумели поймать испуганных коней и влезть в седла. Пешие же погибли все.

В короткое время перестало существовать войско, столь долго и тщательно собираемое. Великая сила русской земли за считанные мгновения превратилась в беспорядочную, гонимую страхом толпу, и толпа эта ничего не могла противопоставить татарскому войску. Быстро и неотвратимо она погибала.

Все же отдельным отрядам удавалось вырваться из кровавой сутолоки. Немногочисленные, они крошили татар, вставших у них на пути, и уходили в степь, бежали туда, откуда пришли, — к Днепру. О, до него еще надо было добраться! Скакать несколько дней, не имея возможности сменить усталого коня. Но за Днепром было единственное спасение.

Татары, похоже, понимали это не хуже русских. Конница их пошла вдогон беглецам. В растерзанном стане больше не оставалось живых воинов, убивать было некого. А добыча, которая в изобилии осталась лежать без хозяев, никуда не уйдет.

Русское войско было уничтожено — но не все! Победа еще не была полной: стоящий со своим полком в стороне от разбитого стана, отчаянно и дерзко сопротивлялся татарам киевский князь Мстислав Романович.

На высоком берегу, на холме, укрепленном снизу густыми дебрями, вместе с зятем, князем Андреем, и князем Александром Дубровецким он удачно, нанося большой урон, отражал все наскоки визжащих от злости татар. Занявший круговую оборону, полк Мстислава Романовича единственный встретил врага как положено. И сам князь не растерялся, когда увидел, что русское войско бежит. Он понимал, что в степи от татар не скроешься, и решил стоять в своем укреплении до конца. И кроме того, он надеялся, что вот-вот вернется Мстислав Мстиславич с молодыми князьями. Пора бы ему уже было вернуться. Он издалека услышит шум побоища, кинется своим на выручку и ударит по татарам с тыла! Вот тогда Мстислав Романович выведет свой полк из дебрей — и боковым ударом по татарской коннице сильно поможет своему двоюродному брату. А после боя они помирятся. И Удалой признается, что был виноват, когда кричал на Мстислава Романовича в присутствии всех.

Но время шло, а отряд Удалого не возвращался. Уже отбили не меньше десятка приступов, уже татарскими телами завалено было все подножие холма, а от крови поганых покраснела вода в Калке — а в степи, там, куда ушел утром Мстислав Мстиславич, не было видно ни одного человека. Солнце стало клониться к закату. Мстислав Романович начал понимать, что Удалой не придет. Они остались одни против огромного вражеского полчища.

Теперь и все его люди это понимали. Но продолжали сражаться, глядя на Мстислава Романовича — он бросался туда, где, на его взгляд, было всего труднее и где татары налезали гуще. Мечом рубил как молодой, подавая пример всем остальным. Не уступали в боевом рвении ему и молодые князья Андрей и Александр. Им обоим еще не приходилось участвовать в сражениях, это было первое — и такое несчастное! И может быть, мстя врагу за то, что первая битва будет для них и последней, они быстро побороли юношеский страх и, мало заботясь о сохранении жизни, дрались яростно и самозабвенно.

Татары наконец уяснили, что лобовые приступы им ничего не дадут, кроме еще одной кучи трупов. Они принялись обстреливать холм. Но Мстислав Романович, когда устанавливался здесь, велел втащить наверх и свой обоз. За телегами, составленными в ряды, воины русские были неуязвимы для стрел. Постреляв какое-то время, татары бросили всякие попытки сбить Мстислава Романовича с холма и даже отъехали в сторону — совещаться. Потом стали устраиваться на ночлег — наступил вечер, и, видимо, им тоже, утомленным за день, требовался отдых.

Ночи здесь, в половецких степях, в это время года были гораздо темнее, чем в Киеве или Смоленске. Можно было не сразу увидеть подползающих татар. Правда, и татарам было так же темно, как и русским, и они могли не отважиться лезть на холм ночью. Все же Мстислав Романович назначил своих людей в усиленную охрану, которая должна была постоянно сменяться и не спать. Пока не забрезжила полоска рассвета, воины вглядывались в темноту до боли в глазах. Ночного приступа не случилось.