Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой

Сам не понимая почему, Мстислав Мстиславич задавал себе разные такие вопросы, будто желая продлить состояние некой нерешительности, хотя уже знал — Никиту возьмет обязательно. Больше того — знал, что постарается приблизить его к себе. И еще больше чувствовал, что приход Никиты — событие важное, привела его в Торопец чья-то непреодолимая сила, и сила эта может в жизни Мстислава Мстиславича все изменить. Князь, не умея ничего объяснить, нюхом чуял эту силу, исходившую от юноши. Нечто подобное, казалось, чувствовал и сотник Ларион, присутствовавший при разговоре, — он стоял столбом возле дверей, забыв сделать шаг к лавке, на которой обычно сидел, и с несвойственным ему удивлением поглядывал то на Никиту, то на своего князя, как бы видя того в первый раз.

Оправившись от первого впечатления, Мстислав Мстиславич вдруг почему-то захотел воспротивиться этой силе — то ли восстало чувство хозяина, которого сгоняют с насиженного места, то ли душа воина, привыкшего ударом отвечать на удар. Он попытался разозлиться на этого юнца, пришедшего к нему с неведомой чужой волей. Чтобы вызвать злость, позволил себе даже неправедную мысль: вот, мол, явился неизвестно откуда молокосос, ведет себя нагло, хоть и с видимой почтительностью, а родной сын, надежда и наследник, молодой князь Василий, по прихоти судьбы вынужден вянуть и угасать в цвете лет! А ведь Василий-то, наверное, ровесник этому выскочке новгородскому. Именно от сына ждал Мстислав такого душевного толчка, какой ощутил с появлением Никиты. Несправедливость, обида, унижение чести. Рвануть меч из ножен да и ударить с оттяжкой! Или позвать людей, отволочь наглеца на конюшню, разложить, да всыпать плетей крученых. Или велеть розог намочить и всыпать ему ума в задние ворота. Сотню розог! Или десять для первого случая. А то — вытолкать со двора взашей под улюлюканье и свист челяди. Нет — велеть, чтобы сам ушел. И больше не возвращался. Хотя — зачем ему уходить? Юноша ладный, хорошего рода, воспитанный и, видать, храбрый. Сотнику Лариону было велено Никиту в этот же день к службе определить.

Так новгородец Никита стал князевым дружинником, а Мстислав Мстиславич потерял душевный покой. Жизнь вроде бы шла без изменений, но среди повседневных забот появилась новая, неотвязная — следить за тем, как устраивается Никита на новом месте, как приживается в дружине. И самое главное — Мстислав Мстиславич обнаружил у себя давно забытую потребность в действиях. Удобное и привычное существование вдруг стало казаться ему невыносимо скучным. Он начал ловить себя на том, что все, что ни делает, — вплоть до разговоров за столом в гриднице на участившихся в последнее время пирах с дружиной, — все словно примеряет на Никиту: одобрит ли он, понравится ли ему? Нечто похожее князь Мстислав испытывал раньше неоднократно, и если вспомнить, то связано это было с важными событиями его жизни. Так он мальчиком даже в отсутствие отца соотносил свои поступки и слова с отцовским одобрением или, наоборот, неодобрением. Так он старался показаться хорошим перед молодой женой, в самом начале их супружества. Так он желал удивить меткостью в стрельбе из лука маленького Василия, когда в первый раз взял его с собой на охоту. С таким чувством он ходил по крепостным валам и стенам Торческа — под взглядами сотен восторженных и в то же время требовательных глаз.

Перемены, происходившие в душе князя Мстислава, каким-то образом отразились и на его окружении. Дружина его оживилась, все чаще люди стали в разговорах намекать на то, что если князю захотелось бы поискать себе новой воинской славы и чести, то воинство будет этим весьма обрадовано.

Бывает так, что камень, покатившись вниз с горы, увлекает по пути за собой другие камни — все больше и больше, особенно если они плохо держатся и гора достаточно крута. И начинается большой обвал, который уже ничем не остановить. Что-то вроде этого произошло и в Торопце. Слух о предстоящих военных походах вышел из дворца, покатился дальше — и вскоре об этом уже говорил весь город. Жители будто вспомнили, что их князь — сын и прямой наследник знаменитейшего в русской земле воина и правителя. Все готовились к походу, даже не зная еще, с кем придется сражаться. Надеялись, что при малочисленности своей дружины князь не обойдется без городского ополчения, и доставали из домашних ухоронок тронутые ржавчиной брони, завернутые в овечьи шкуры мечи, топоры, сулицы. Кто конным собирался идти — щупал коням бабки, чинил-проверял сбрую, кто шел пешим — мазал салом сапоги да на всякий случай укладывал в походный мешок пару кожаных бродней — мало ли что. Поход мог оказаться дальним. Некоторые утверждали, что Мстислав Мстиславич двинет рать на Чернигов — наследственную вотчину Ольговичей. Должен же он отомстить Всеволоду Чермному за давнее поражение. Такое дело все считали не только справедливым, но и весьма выгодным. Думы о богатой добыче приятно будоражили население Торопца.

Сам же князь Мстислав будто и не замечал настроений, появившихся в городе. Даже с дружиной своей напрямую ни о чем таком не говорил — изредка лишь позволял себе соглашаться, когда наиболее рьяные из приближенных, на пиру, скажем, заводили беседы о том, что меч, мол, от долгого лежания в ножнах ржавеет и тупеет, а честь княжеская без славных битв тускнеет. Да, новые настали времена. Совсем недавно еще такие разговоры были в княжеском дворце под негласным запретом. Теперь же Мстислав Мстиславич видел, что старшая дружина его вся охвачена и сплочена желанием войны.

Новый дружинник, новгородец Никита, понравился всем. Даже самые привередливые, поначалу смотревшие с недоумением на новичка: как это он среди них оказался? за какие такие заслуги князь ставит его на одну доску со старыми, заслуженными воинами? — скоро привыкли к его присутствию за пиршественным столом, а немного погодя уже и не брезговали общаться с юношей. Был он не горделив, умел дать понять, что считает для себя честью находиться среди столь славных витязей. И самое главное — он умел и любил слушать их рассказы о былых сражениях, восхищался смелостью князевой дружины и — видно было — хотел у них научиться всему, что они умеют, не скрывал перед ними своей неопытности. А что для старого воина может быть слаще, чем рассказывать о своих подвигах и показывать свое искусство? Те, кто видел в Никите Князева любимчика, подлипалу и возможного наушника, тоже оставили свои подозрения: юноша на глаза князю не лез, держался скромно, и, кроме желания узнать их боевой опыт, его ничто не занимало.

Так и шло время — в неопределенности, и больше всех эту неопределенность, наверное, ощущал сам Мстислав Мстиславич. С появлением Никиты одна мысль захватила его — мысль, поражающая дерзостью и простотой. Господь привел этого юношу, думал Мстислав. В Новгород надо идти. В Новгород.