Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

Невесты Добрыне и Бориске — теперь его, впрочем, называли Борисом или Борисом Юрятичем — выбраны были Любавой удачные, Юрята ее выбор одобрил.

Блестяще выполнив сложное поручение Всеволода Юрьевича, Добрыня и Борис были великим князем щедро награждены и возвышены.

Особенно Добрыня. Ему великий князь пожаловал звание боярина, отписав в вечное владение несколько сел — в том числе и село Утицу, то самое, в котором маленький Добрыня когда-то жил. После гибели Боголюбского монастыря его земли перешли во владение князя владимирского, и вот теперь Всеволод Юрьевич награждал новоиспеченного боярина. Оба они — и Добрыня и Борис — были возведены в должность советников, становились членами старшей дружины, получали право собирать дань во всей Владимирской и других подвластных великому князю землях, а кроме того, начальствовать полками во время войны и в таком качестве могли иметь над собой старшими лишь воеводу Ратишича и самого великого князя. Конечно, пока не подрастут сыновья Всеволода Юрьевича — Константин и те, которые еще непременно родятся. Великий князь поручил Добрыне опеку юного князя Константина.

Помня, сколько значил в его жизни друг и наставник Юрята, Всеволод Юрьевич пожелал, чтобы и Константин, подрастая, видел рядом с собой такого же друга и наставника, и богатырь Добрыня, прямой и честный, казался великому князю подходящим для этого человеком. Добрыня же воспринял это поручение с таким спокойным достоинством, будто всю жизнь только и готовился и ждал, чтобы стать дядькой юного княжича.

Он сразу стал вхож во дворец, и вскоре обитателям его — от великого князя до мальчика, приносящего воду для умывания, — уже казалось, что именно этот огромный и добродушный человек делает так, что жизнь княжеского дворца освобождается от суеты, мелких дрязг и ссор — всего того, что присуще большим княжеским дворцам с многочисленной дворней.

Великий князь, любивший чтение книг, узнав, что Добрыня не очень-то подвержен этой страсти, объявил, что сделает из него настоящего книгочея. Княгиня Марья мужа в этом поддерживала — они давали Добрыне книги, заставляли пересказывать прочитанное. Но толку из этого вышло немного: Добрыня, хоть и послушно старался выполнять требования князя и княгини, как выполнил бы любое поручение, данное ему, все же не сумел воспитать в себе любви к книжному слову. Сначала это сердило великого князя, потом смешило, и в конце концов он махнул рукой и оставил Добрыню в покое.

Тем более что произошло событие, которое заслонило собой многое. Дочь великого князя, Елена, ставшая уже совсем взрослой девушкой, влюбилась в Добрыню. Во всяком случае, именно так хотелось назвать чувство, которое она стала испытывать к наставнику и опекуну своего юного брата. При виде Добрыни она даже улыбалась, чего раньше почти никогда не делала. Улыбка ее была неумелой, лишенной девичьего лукавства или опытной женской приветливости, но это была счастливая улыбка. Когда Елена видела Добрыню, щеки ее розовели, румянились, в глазах появлялась жизнь. Вообще Елена оживлялась и, как подметила княгиня, оживлялась по-женски, чего мать от нее уж и вовсе не ожидала. Стала говорить больше слов. Просто не узнать ее было. Княгиня Марья понимала, что, наверное, исходившая от Добрыни мощь неожиданным образом смогла разбудить что-то дремавшее в Елениной душе. Какую-то самую тайную частицу, которую здоровый человек не показывает другим. Но — думала княгиня — вдруг вслед за этой частицей начнут пробуждаться и другие и Елена проснется вся? Княгиня и надеялась на это, и боялась. Начала думать — и чего только не передумала! Удалить, что ли, Добрыню из дворца, убрать его подальше от Еленушки или, может, женить на ней? Княгиня знала, каким преображающим воздействием на девушку обладает мужская сила, и то хотела оградить Еленушку от этой силы, то желала дочери испытать ее во всей полноте.

В таком деле даже властью великого князя ничего не решишь. Княгиня все рассказала мужу. Он тоже обеспокоился, но, подумав, сказал, что, какие бы действия ни предпринять сейчас — все будет глупо, и уж лучше положиться во всем на волю Божию, не оставляя при этом Елену без присмотра, а Добрыне ничего не говорить, но последить за ним: как себя поведет? Насильно ведь не заставишь ни Елену его разлюбить, ни Добрыню полюбить ее. Княгиня Марья согласилась с мужем и стала наблюдать.

Добрыня заметил и понял состояние Еленушки и старался теперь как можно реже попадаться ей на глаза. Стал реже заходить во дворец, а если бывал там, избегал появлений на княгининой половине — даже когда нужно было позвать Константина, любившего подолгу сидеть у матери, просил кого-нибудь.

Елена сама начала искать с ним встреч. Всю жизнь просидевшая в своей светелке, она теперь выбиралась из нее и ходила по всему дворцу своей неуклюжей походкой, осторожно и с надеждой заглядывая за каждый угол. Не найдя нигде Добрыню, грустнела, возвращалась к себе, садилась на привычное место в уголке и сидела, полуприкрыв глаза. Две старые няньки, догадывавшиеся, в чем дело, утешали ее, так же, как делали это в ее детские годы, — гладили по головке, давали сладости, которые она иногда брала и безразлично ела, понемногу забывая, зачем только что обошла весь дворец и что искала.

Когда княгиня Марья приходила к ней, Елена улыбалась матери какой-то новой улыбкой — в этой улыбке Марья видела смущение: дочь словно понимала, что ее чувства матери известны. Елена после долгих и бесплодных поисков своего избранника успокаивалась, и порой надолго, но потом снова вдруг вспоминала, начинала волноваться и опять подолгу смотрела во двор из окошка, выискивая его взглядом. Иногда Добрыня, заметив этот взгляд, торопился уйти: невозможно было не вспоминать в такие мгновения, как шалила милая Верхуславушка, дразня его из окна. Белое круглое лицо Елены в окошке почему-то пугало Добрыню. В том, что полоумная княжеская дочка испытывала к нему такие же, наверное, чувства, какие он испытывал к Верхуславе, Добрыня боялся углядеть зловещее предостережение судьбы: это тебе, мол, за то, что осмелился мечтать о недостижимом.

А в остальном у Добрыни все шло хорошо. Слава Богу — никаких разговоров о Елене он ни от великого князя, ни от княгини Марьи не слышал, от маленького Константина его не отлучали.

Четырехлетний Константин привязался к Добрыне сразу, не тратя времени на долгое привыкание к огромным размерам своего нового дядьки. Добрыня учил его держаться на коне, рассказывал о битвах, удивлял княжича искусным обращением со своим мечом. Добрыню умиляло, что хотя Константин и был мал и смотрел на своего воспитателя восторженными глазами, все же он был уже настоящий князь, с княжеской гордостью, уверенностью в праве повелевать, и уже начинал выказывать особый, княжеский подход ко всему, о чем говорил и что видел.