Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

— Ты, князь Святослав, лучше бы с загонными пошел, — сказал он громко, так, чтобы все слышали. — Вот бы зайцев напугал-то!

Даже неприхотливый Святослав понимал такие оскорбления. Он вспыхнул:

— Сам иди зайцев пугать! Сам иди!

— Ну, ну, князь Святослав, — вмешался Всеволод Юрьевич. — Не видишь, что ли, — шутит он. А ты, князь Ростислав, — помрачнев, обернулся он к зятю, — думай, когда говоришь. На охоте мне ссор не надо!

Ростислав Ярославич и сам видел, что перегнул палку. Извиняться, однако, не стал, буркнул что-то и потащил конец сети — привязывать к дальнему колу. Великий князь, глядя ему вслед, подумал, что зять, пожалуй, не очень умен. Нет в нем той душевной тонкости, которую Всеволод так ценил в себе и других. Первый признак недоброго и неумного человека — это если он любит унижать тех, кто слабее его. Нелегко будет за ним Всеславе. Да теперь уж что об этом говорить.

Всеволод вдруг рассердился на себя. Что за мысли грустные на охоте? Зять как зять. Подумаешь — сказал несуразицу. Молод еще — вот и вся причина.

Он заставил себя развеселиться, улыбнулся даже насупленному Святославу Глебовичу.

— Не сердись, князь Святослав. Ты мой гость, а значит — ничего не бойся. Ну-ка, помоги лучше.

Сразу просияв, Святослав кинулся помогать разматывать туго скрученный конец ловчей сети.

Добрыня работал в паре с Константином. Юный княжич все хотел делать сам, и Добрыня не мог наглядеться на своего воспитанника. Не имея представления о том, что это за сети и как их ставят, Константин все же из гордости вел себя так, будто на своем веку этих сетей поставил множество. Не спрашивал, что делать, даже у Добрыни, который, поняв, что княжич не хочет, чтобы ему подсказывали, молчал. Искоса поглядывал Константин по сторонам и, видя, что делают другие, тут же повторял это, сразу схватывая суть. Рукавицы он снял и не обращал внимания на покрасневшие замерзшие руки. Когда сеть была поставлена, Константин сам догадался растянуть низ, уложив его на снегу пошире — чтобы заяц, если захочет подлезть под сеть, как он делает, пробираясь по кустарнику, оказался полностью накрытым сверху.

— Правильно сделал, княжич, — похвалил Добрыня.

Хоть Константин и разрумянился на морозе, а видно было, что еще сильнее покраснел от похвалы. Больше же ничем своего удовольствия не выдал.

Добрыня нет-нет да и посматривал на князя Ростислава Рюриковича. Его словно тянуло разглядывать мужа Верху-славы. Да, дело прошлое, Добрыня уже не тот, дома ждет его милая Владушка — ненаглядная жена, но любовь к маленькой княжне, оказывается, до сих пор живет в душе. Это Добрыня понял, когда увидел Верхуславу несколько дней назад. Нет сомнений — жена Владушка куда дороже ему всех на свете княжон, но ведь обе эти любви, что помещаются в душе у Добрыни, — разные. К жене — одна, к повзрослевшей Верхуславе — другая. Выходит, человек, сколько бы Любовей ни испытывал в жизни, все их сохраняет в сердце и все ему дороги. Может, и его Владу тоже кто-нибудь хранит в своей душе? Добрыня понял, что смотрит на Ростислава Рюриковича с сочувствием, хотя и слегка ревнивым.

— Уходим, уходим! — объявил великий князь. — Скоро гнать начнут!

Все сети были уже поставлены. Теперь надо было отойти, спрятаться за деревьями, чтобы не пугать выбегавших к сетям зайцев.

Уже скакал, приближался Прокофий. Он всегда ухитрялся всюду успевать. Да и в самом деле, если ловчий пропустит самое главное на охоте — то и зачем она ему? Увидев, что тенета стоят, Прокофий отъехал на коне подальше в лес, к саням, спешился, привязал коня. Подошел к великому князю.

Всеволод знал, что все в порядке, иначе ловчий не появился бы здесь. Но по привычке строго спросил:

— Где зайцы?

— Одного видал, — с готовностью отозвался Прокофий. — Сейчас приведут.

Во время охоты у них с великим князем считалось, что они вроде как равны. Не совсем, конечно. Наверное, это было правильно — ведь зверь, он не различает, где князь, а где последний холоп. Значит, и законы на охоте другие.

— Большой заяц-то? — подыграл ловчему Всеволод.

— Да не очень. С половину этой вот сосны будет веет го, — постучал по дереву Прокофий. — А с рогами и до верху достанет.

— Где же вы такого рогатого нашли?

— Да не мы, а он сам нас нашел. Сейчас собак наших гоняет.

Они бы еще долго перешучивались, но вот лай стал слышен отчетливее, громче, и вдруг на поляну к сетям выбежал первый заяц. Увидев сети, остановился. Видимо, был уверен, что оторвался от погони достаточно далеко. Погоня была такая, что от нее не спасешься, запутывая следы. Пришлось уходить далеко от привычного места. Теперь он не спешил. Ковыляя, прошелся вдоль сетей — выискивал, куда бы пролезть. Потом полез — и попался: запрыгал, забился, запутываясь окончательно. Наконец затих, не понимая, что с ним случилось. Время от времени вскидывался, бил задними лапами, но снова, убедившись, что не помогает, замирал.

— Это тот, что ли? — тихо смеясь, спросил Всеволод ловчего.

— Я и то гляжу — он или не он, — зашептал Прокофий. Но тут на поляну выскочило еще штук десять. И пошло. И пошло! Зайцы появлялись один за другим, с разбегу влетали в тенета, бились там, запутывались. Много их уже лежало, накрытых сетями сверху. Мечущиеся перед сетями, оглушенные близким лаем собак, зайцы уже не обращали внимания на людей, что стояли, не скрываясь, и наблюдали за заячьей бедой.

За деревьями впереди замелькало, и вдруг то, что многие принимали за отряд загонщиков, оказалось большим стадом оленей. Стадо выбежало на поляну и, увидев перед собой сети, набитые скачущими зайцами, и охотников, которые уже близко подошли к сетям, резко свернуло направо и стало уходить. Как назло, почти ни у кого не оказалось оружия с собой. Кто-то кинул короткое копье — не попал, кто-то побежал к саням — доставать луки со стрелами…

Сбегал за оружием и Добрыня. Принес две сулицы — себе и княжичу, а также две короткие дубинки, увидев которые Константин не понял — зачем они. Спрашивать не стал, взял протянутую ему дубинку, увидев, что все вокруг тоже взяли такие же и даже великий князь покачивает дубинку в руке, словно проверяя дерево на тяжесть и прочность.

Охота заканчивалась. Теперь и загонщики вышли к сетям, спешивались, собирали беснующихся собак, сажали их на сворки, оттаскивали в сторону.

— Костров не будем разводить, государь? — спросил Прокофий.

— Зачем они? Собираемся да едем домой, — ответил Всеволод Юрьевич.

— Вот и правильно, — сказал ловчий. — Что в нем, в зайце-то, сейчас? Никакого вкуса нет. Горечь одна.

— Это так. Им полежать надо недельку на холоде — тогда дойдут, — сказал великий князь, чувствуя, как проголодался. Действительно, если зайца подержать в погребе несколько дней, прямо неободранного, то он перестает пахнуть лесом, корой древесной, становится мягче, словно даже душистее, жирнее. Вот тогда его ободрать, выпотрошить и в котле на слабом жару потомить с полдня — гляди, как бы язык не откусить! Всеволод представил себе блюдо с кусками мягкой тушеной зайчатины и сглотнул слюну. Заканчивать — и скорее домой.