Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

Всеволод с небольшим отрядом сопровождения повез тело племянника во Владимир. Белозерцам приказал гнать ладьи обратно, а войско с воеводой отпустил в Мордовскую землю за добычей, чтобы хоть этим оправдать поход.

Во Владимире Изяслава похоронили со всем почетом у соборной Успенской церкви. Вскоре вернулся Ратишич с дружиной, приведя пленных и множество скота. Теперь пути в булгарские земли были дружине ведомы, и ее можно было время от времени туда посылать, чтобы не скучала.

Прошел еще год. Русь, на время забывшую о внутренних распрях, беспрестанно тревожили здешние враги. На западе литва опустошала новгородские владения, и князь Новгородский Ярослав Владимирович, не зная, что противопоставить врагу и как это делается, все больше раздражал и восстанавливал против себя своих подданных — новгородцев.

На юге против половцев объединились Рюрик и Святослав, разбили их, взяв семь тысяч пленных и самого хана Кобяка, которого вскоре казнили на Святославовом дворе в Киеве. Победа была полная, поганые далеко отступили в степь. Еле спасся знаменитый хан Кончак.

Великий князь Владимирский не принимал участия ни в войне с литвой, ни в битве с Кончаком. Когда новгородцы прислали сообщить Всеволоду, что больше не хотят иметь у себя князем его ставленника, Всеволод не почувствовал обиды, которая еще год назад, несомненно, вспыхнула бы в нем от такого известия. Новгород избрал себе в князья сына Давида Смоленского — Мстислава, ходившего со Всеволодом на булгар. Великий князь удовлетворился тем, что Давид спросил у него согласия, прежде чем отпустить Мстислава в Новгород.

Всеволод после неудачи булгарского похода и гибели любимого племянника, которого он хотел усыновить и в чьей смерти винил себя, перестал заниматься умствованиями по поводу великих целей своей жизни. Он стал больше времени проводить с княгиней и дочерьми, уже подросшими прелестными девочками, снова увлекся охотой, полюбил бить острогой рыбу, часто устраивал пиры, где пил больше обычного, с увлечением слушал рассказы очевидцев событий, происходивших на севере и на юге, и только радовался, что его земель война не коснулась. Он не посылал дружину на помощь союзным князьям, но легко отпускал ее на грабеж Булгарии и Мордвы. Большие дела, казалось, перестали заботить великого князя. Что-то умерло в нем — он это с грустью чувствовал. Ему не было любопытно, что ждет его впереди.

Одно обстоятельство, правда, сразу подчинило себе все помыслы и чувства Всеволода: осенью выяснилось, что княгиня Марья беременна.

Еще одной победой над Киевом явилось поставление во Владимир епископом игумена Спасо-Берестовского монастыря Луки. Единственное, в чем зависел Всеволод от бывшей южной столицы Руси, так это в церковных делах. Только киевские митрополиты, поставленные греческим патриархом, имели право назначать епископов в русских княжеских уделах.

Поскольку митрополит в Киеве был обычно греком, то и- старался утверждать епископами своих соплеменников. Присутствие во Владимире киевского ставленника вызывало у Всеволода досаду, потому что он, великий князь, волей или неволей вынужден был подчиняться владыке, навязанному со стороны, пусть хоть и по праву константинопольских патриархов. Всеволод решил этот вопрос неожиданно легко.

Когда митрополит Никифор прислал епископом суздальским и ростовским Николая — грека, великий князь просто выпроводил его и потребовал себе Луку. И давний обычай был сломан. Ни Святослав, ни митрополит Никифор не захотели перечить Всеволоду, и Лука был утвержден. Великий князь поселил его во Владимире и, таким образом, перенес епископский престол в свою столицу, благо Успенская церковь вполне отвечала всем условиям, чтобы считаться епископским кафедральным собором. Правда, Берестовский собор был пятиглавым, а Успенский имел одну главу, но Всеволод уже несколько раз обсуждал с Лукой возможность перестройки собора.

При всей своей значимости победа над киевским митрополитом не принесла бы Всеволоду такой радости, если бы не епископ Лука. Всеволод с детства любил его. Приехав на Русь из Византии мальчиком, он нуждался в опеке, в ласковом слове, особенно после смерти матери. Лука, уже тогда игумен спасо-берестовский, часто бывал в Чернигове, в Киеве, ему пришелся по сердцу юный княжич, и они очень подружились. С той поры Лука почти не изменился — был все такой же худенький старичок с необыкновенно добрым лицом, не способный никому сказать худого слова.

Правда, виделись они с великим князем редко: епископ Лука не оставлял своим вниманием ни суздальскую, ни ростовскую, ни переяславскую епархии и постоянно находился в разъездах. Со Всеволодом же старался встречаться больше по делу: когда надо было передать государю чью-нибудь жалобу, попросить помощи в строительстве церкви где-нибудь под Ярославлем или если великий князь, соскучившись, сам звал к себе епископа — просто посидеть, поговорить, как встарь. Лука считал нескромным докучать Всеволоду, пользуясь давним знакомством и дружбой.

Сегодня, однако, причина для того, чтобы находиться в княжеском дворце, была значительная: с утра у княгини Марьи начались схватки, не очень сильные и с перерывами, но судя по тому, что сроки уже пошли, нынче княгиня должна была родить.

Утром епископ Лука в присутствии великого князя и знатнейших мужей владимирских отслужил молебен о благополучном разрешении от родов рабы Божией Марии и теперь находился вместе со Всеволодом на княжеской половине, всячески успокаивая великого князя, который с самого утра, узнав о том, что княгиня рожает, впал в угнетенное состояние. Непонятно было, отчего государь так переживает, ведь княгиня рожала не в первый раз. Таким подавленным Всеволода не видели еще ни разу.

— Что, княже, тоскуешь? — говорил ему Лука, с трудом удерживая желание погладить его по голове. — Радоваться надо, а ты печалишься. Подумай, радость-то какая!

— Я радуюсь, отец Лука. — Всеволод называл епископа, как привык с детства. — Мне Марьюшку жалко. Ох, как они кричат, когда рожают.

— Немножко кричат, да. Так и младенец кричит, как на свет появляется.

— А я ведь спрашивал ее: больно это бывает? Нет, говорит, не больно. Смеется.

— Это страдание Господь посылает во искупление грехов наших. Сказано: рожать будешь в муках, — сказал Лука и тут же пожалел о сказанном. Истина эта хотя и священна и незыблема, а Всеволод ждал от него каких-то других слов. — Недолго осталось, — успокаивающе произнес Лука, — потерпи, княже. — И не удержался, погладил Всеволода по голове.

Великий князь тут же отозвался на ласку, потянулся к старику. Тот обнял его, поцеловал в лоб. Перекрестил.