Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

Всеслава была старше и, может быть, красивее сестры, но Добрыне полюбилась именно Верхуслава, хотя ей только еще шел седьмой год. Конечно, он и не думал о малышке как о женщине или хотя бы девушке, понимал, что она еще ребенок. Но ему вдруг стало страшно, что он сможет жить, не видя ее круглого смеющегося личика, ее маленьких рук, которые не могли лежать спокойно и постоянно искали себе занятия, не видя, как она изо всех сил пытается выглядеть взрослой и в то же время как бы смеется над этим. И еще, первая мысль, которая всякий раз появлялась у Добрыни, стоило ему взглянуть на щебечущую Верхуславу, была: она скоро подрастет. Прежде всего в ней угадывалась будущая красавица и только потом уже красивый ребенок. Вот эту будущую девушку, еще не выросшую, Добрыня в ней и полюбил.

Он и сам знал, что князь есть князь и дочь его — княжна — не пара даже сыну государева подручника, боярина, думца. К тому же он, Добрыня, был сыном незаконным. Будь князь Всеволод каким-нибудь захудалым князьком с дюжиной дочерей, тогда можно было еще надеяться. Но князь Всеволод, как много раз говорил Юрята, был самым великим и сильным среди всех князей, и дочери его должны выходить тоже за знаменитых и сильных князей из Рюрикова рода или за государей чужеземных стран.

Но попробуй отними надежду у молодого, пылкого сердца! Добрыня верил, что к тому времени, как Верхуслава подрастет, он заслужит на поле брани такую славу, что великому князю ничего не останется, как в награду выдать за него дочь.

И Добрыня готовился стать знаменитым воином. По пятам ходил за немым Жданом, когда тот не был при князе, и просил его учить искусному бою. А Ждан с радостью учил его. И Добрыня уже знал, что может помериться со многими воинами, хотя бы и из княжеской дружины. Он просил Юряту отпустить его на булгар, взять с собой, когда тот поедет, но Юрята пока ничего не обещал. Он чуть ли не молился — хотя грех было об этом молиться, — чтобы напали половцы. Тут бы никто не удержал Добрыню. Но поганые не нападали на великого князя, будто чувствовали, что Добрыня их ожидает, и грабили южные княжества. Про это много разговоров было. Но придут же они когда-нибудь и сюда!

При мысли о том, что когда-нибудь половецкая орда явится и на их землю, Добрыня даже повеселел и вроде? бы на душе стало полегче. Ну и что же, что просватана: Верхуслава? Ее княгиня не отпустит от себя, такую малолетнюю. Подождут еще несколько лет, да хоть десять. А за это время многое может случиться. Были в его жизни разные случаи. А он, Добрыня, вот он — жив и здоров. А что сын он Юряте не родной — ну что ж. Пусть ему кто-нибудь об этом скажет!

Добрыня устал сегодня. До обеда с Бориской в конюшне возились, потом ездили на Клязьму. Наплавались до изнеможения. А после обеда Немой его долго гонял. Бориске хорошо: он пообедал, похлопал себя по пузу да и подался в город. Не сказал, куда пойдет. Это он уже не впервой так. И Добрыню с собой не звал. Ну и ладно. А Добрыня зато к Прокофию-ловчему ходил щенят смотреть. Прокофий про охоту любопытно рассказывает — слушал бы и слушал. Еще говорил, что великому князю скоро, может, к следующему лету пришлют диковинного зверя для охоты — пардуса. Будто бы этот зверь одной лапой медведя убивает и хозяину прямо к ногам приносит. И Прокофий говорил, что сильно боялся этого пардуса, но великий князь ему сказал, что при этом звере нарочный человек будет, которого зверь слушается. И еще Прокофий переживал, что с таким зверем великому князю уж ни собаки не будут нужны, ни соколы, ни сам он, Прокофий. Вот бы на пардуса этого взглянуть.

— Тятя, — сказал Добрыня, — я спать пойду.

— Устал? Поди, поди, сынок. Я вот посижу еще чуток, подожду, может, придет Бориска. А то не буду ждать — (гоже лягу. Не говорил он тебе — не заночует ли у кого?

— Не говорил. Или… — замялся Добрыня. — Вроде хотел у знакомцев переночевать, у Даньши вроде…

— У какого Даньши?

— У Олексича Даньши.

— A-а. Это ладно. Так постой — Олекса-то уехал два дня как, говорил, что сына с собой берет. Не взял, что ли?

— Не взял, наверное. Не знаю, — сказал Добрыня, стараясь не смотреть Юряте в глаза.

— Съездить к ним, спросить? — как бы в раздумье проговорил Юрята. — Ладно, не маленький, не пропадет. Иди спать, сынок.

Добрыня ушел к себе. Пожалуй, надо тоже ложиться, подумал Юрята. Представил, что сейчас пойдет звать Любаву, а та за день выспалась, поднимутся наверх, и тут ей какая-нибудь вожжа под хвост попадет, и заведет Любава долгий разговор со слезами и упреками, и будешь лежать и, скрежетать зубами. Побить-то ее нельзя. Да и не бил он ее никогда, теперь-то уж что начинать. Хотя порой хочется. Ну, надо идти звать. А то один ляжешь — обидится. Тоска от всего этого берет. Скорее война бы, что ли.

Решил все же идти спать. Сходил, разбудил дремавшую жену, поднялись наверх. Легли.

К некоторому его удивлению, Любава нынче вела себя тихо и ласково. Не помешала ему заснуть.

Ни к какому Даньше Бориска не собирался идти ночевать. У него цель была другая.

Отправился он ловить жар-птицу за хвост. Звали ее Потвора, и, несмотря на молодой возраст, уже несколько лет она вдовела, похоронив старого мужа, бывшего старостой купеческой сотни. Жила с двумя старыми няньками в большом доме на не тронутом прошлогодним пожаром Заболонье, у церкви Святой Параскевы, где и располагались в основном купеческие дома — с высокими глухими заборами, широкими дворами, с нагромождением товарных хранилищ и надворных построек, сплошной полосой тенистых яблоневых садов, отделенных от Клязьмы.

Вела Потвора жизнь не то чтобы веселую, но и скромницей не была. И на гуляньях ее можно было увидеть, и на Торгу, где она, выбирая нужную покупку, бойко перешучивалась с лавочными сидельцами и приказчиками.

Дочку ее Господь прибрал еще во младенчестве. Сватались к ней, и не раз, но замуж снова она выходить не спешила. А охотников до нее находилось много: привлекала она и своей молодостью, и богатством, так как после смерти мужа осталась хозяйкой солидного торгового дела, которым, правда, не занималась, передоверив дело пожилому хромому приказчику. Тот вел дело исправно: и себя не обижал, и хозяйку.

К Потворе ходили не только сваты, подкатывались к ней и любители сладенького, даже сам тысяцкий Никита, говорят, предлагал ей тайную любовь взамен на влиятельную свою помощь в торговых делах. Но мало ли что говорят об одинокой молодой женщине. Впрямую же ее никто ни в чем не мог обвинить.

Все это о ней Бориска выведал разными путями. Началось же все с того дня, когда, проезжая мимо церкви Параскевы на новом своем коне, которого хотел проверить в поле за городом, увидел попавшуюся его навстречу молодку и вмиг узнал в ней ту самую, что пошутила над ним, юным ратником, вернувшимся из похода на Торжок.