Ефим Курганов - Забытые генералы 1812 года. Книга первая. Завоеватель Парижа

Маркиз был настолько раздавлен всем услышанным, что не мог произнести ни слова.

Заметив произведённое впечатление, принц Нассау мрачно и одновременноудовлетворённо улыбнулся:

– Ну что ж, продолжу вводить вас в курс дела, дорогой маркиз. Конечно, фаворитизм есть фактически в любом государстве, но тут он порождает исключительное неуважение к правам личности. Вот вам весьма выразительный пример. Однажды Потёмкин случайно узнал, что на Кавказе служат два офицера, умеющие плясать по-цыгански. Он тотчас же послал за ними. Они приехали и сплясали перед князем. Позабавившись этим зрелищем, Потёмкин отпустил их, наградив майорским чином. Скажите, маркиз, возможно ли предположить, чтобы офицеры в какой-либо иной стране позволили обращаться с собой столь же недостойным образом?

– Принц, то, что вы говорите, поистине ужасно, – промолвил с чувством маркиз де ля Косс. В живых, выразительных зелёно-карих глазах его стояли слёзы.

– Любезный маркиз, всего, конечно, не расскажешь, но вот ещё один эпизод, довольно точно и выразительно освещающий то величайшее презрение к человеческой личности, которое могут тут себе позволить фавориты, которые поистине всесильны. Раз Потёмкин играл в карты с князем Барятинским и был очень рассеян. Тот, воспользовавшись рассеянностью Потёмкина, обыграл его. Потёмкин сказал ему, бросая карты: «Нет, братец, я с тобою буду теперь только в плевки. Приходи завтра». Приглашённый не преминул явиться. «Плюй на двадцать тысяч» – сказал Потёмкин. Барятинский собрал все силы и плюнул. «Выиграл, братец: смотри, я дальше твоего носа плевать не могу!» – произнёс Потёмкин, плюнул в лицо князю Барятинскому и отдал проигрыш. Ладно, маркиз, не буду пока вас больше мучать своими россказнями, которые, должно быть, весьма расстроили вас. Давайте отужинаем, успокоимся, хоть ненадолго придём в себя, а то я столько ужасов понаплёл вам, что так недолго и с ума сойти. Пойдёмте, пойдёмте. Остальное поведаю вам как-нибудь потом.

Принц Нассау взял под руку маркиза де ля Косса и они направились в залу.

Ланжерон был зачислен в первый Сибирский гренадерский полк, входивший в стоявшую на Дунае армию, которой командовал Г. А. Потёмкин, могущественнейший фаворит Екатерины II.

Ланжерон, впрочем, в полк не поехал, а остался сначала в Петербурге, который внешне становился тогда всё более великолепным, всё более рафинированным.

Ужасно хотелось воевать, отличиться, но так тяжело было сразу же расстаться с Петербургом, с той рассеянной, светской жизнью, которую юный Ланжерон обожал не менее, чем войну: да, война давала возможность отличиться, но и светская жизнь давала возможность проявить себя, давала какое-то новое приложение бьющей через край энергии.

КАРТИНКА

ПЕРВАЯ АУДИЕНЦИЯ

– Ваше величество, позвольте искренне поблагодарить Вас за милостивое письмо и за предоставленную мне возможность послужить России.

Юный маркиз де ля Косс, шевалье де Ланжерон, грациозно и с чувством произнося эту довольно дежурную фразу, один глаз непроизвольно скосил немного вправо: рядом с императрицей Екатериной II стояла корзина, где на розовой атласной подушке, обшитой кружевами, покоилось семейство собачек – очаровательных английских левреток, кои, впрочем, жадно, брызгая слюной, раскусывали и глотали кусочки сахара, и на этот раз показались маркизу весьма противными.

Пока императрица что-то говорила маркизу (он услышал только вежливое «Садитесь», все остальные слова, сказанные Екатериной, промелькнули, не оседая в его кудрявой голове), он на мгновение опустил голову и уже не в силах был оторвать взора от её безобразно распухших ног, которые были втиснуты в открытые башмаки. Но маркиз довольно быстро справился с собой, вышел из состояния оцепенения и нашёл в себе силы оторваться от неприятного зрелища.

Когда маркиз поднял глаза, живые, зеленовато-карие, но слишком выпуклые, и, казалось, готовые выскочить из орбит, то увидел, что всё лицо императрицы покрыто багровыми пятнами, и его передёрнуло. Но тут он встретился с умным, насмешливымвзглядом Екатерины, заметил, что её синие глаза смотрели на него с нескрываемо искренним интересом, приветливо и чуть извинительно улыбнулся. Маркиз, будущий граф Ланжерон не знал, что проницательная, но слишком привыкшая к лести Екатерина приняла инстинктивно возникшее у молодого человека чувство отвращения перед её старческим безобразием за смущение человека, впервые лицезрящего Екатерину Великую.

Маркиз пришёл в себя и теперь вполне понимал более или менее то, о чём говорит императрица, и даже поддакивал ей уже вполне осмысленно.

Речь зашла о 1789 годе и последовавших за ним кровавых событиях. Екатерина стала волноваться (вообще надо сказать, что от природы она была нетерпелива, легко забываясь и быстро выходя из себя): пятен на её одутловатом лице вдруг заметно прибавилось и общий багровый оттенок явно усилился.

Екатерина в запальчивости сказала, доказывая самой себе (маркиз её вообще ни о чём не спрашивал), что разгон революционной армии – задача легко осуществимая:

– Я утверждаю, что стоит завладеть толькодвумя или тремя ничтожными крепостями во Франции, и все остальные падут сами собой. Я уверена, как дважды два четыре, что две крепости, взятые открытой силой кем угодно, заставят всех этих баранов прыгать через палку, которую им подставят, с какой стороны захотят. Двадцати тысяч казаков было бы слишком много, чтобы расчистить дорогу от Страсбурга в Париж: двух тысяч казаков и шести тысяч кроатов будет довольно.

Маркиз посмотрел на Екатерину с большим воодушевлением и нескрываемым чувством признательности. Впоследствии он ей никогда не простит, что эти слова императрицы оказались очередным блефом – никаких казаков и кроатов (хорватов) во Францию она так и не послала, отделываясь миллионами ливров для французских принцев.

Но вернёмся в кабинет императрицы в Зимнем дворце, в котором будущий граф Ланжерон получил свою первую аудиенцию у русской царицы.

Багровые пятна на лице Екатерины сгустились и потемнели. Лицо её напоминало уже не красную, а чёрно-красную маску с двумя синенькими прорезями. Императрица даже вскочила с кресла и возмущённо топнула ногой. Тут же она, правда, скорчилась от боли и села, что как раз её и отрезвило. Разговор плавно перетёк на судьбу маркиза.

– Сколько я помню, вы зачислены в Дунайскую армию фельдмаршала Потёмкина? – осведомилась императрица.