Ефим Курганов - Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта

Переправился я совершенно благополучно. На сердце только было тревожно: я ведь знал, что еду в страшную, жесточайшую войну, от которой всех нас отделяло всего десять дней.

Уже июня 15-го дня был я в Виленском замке. Барклай де Толли, военный министр, командующий Первою западною армиею, принял меня, не смотря на обилие наисрочнейших дел, буквально незамедлительно. За мною тут же внесли мои сокровища – портфели с бумагами.

Барклай приступил ко мне с неотвязными расспросами, но как только узнал от меня, что переправа «Великой армии» назначена на 23-е число, тут же ринулся вон из кабинета.

Вскоре он вернулся, но не один – с ним был высочайший гость: государь Александр Павлович.

И сели мы втроём разбирать портфели. Не прошло и получаса, как Его Величество с нескрываемым восторгом отметил: «Витт, это и подлинно сокровища. И им нет цены, как и тебе».

Барклай, сухо и сдержанно, сообразно своей натуре, дал доставленным мною бумагам замечательную и профессионально необычайно точную оценку.

А затем мы продолжили разборку портфелей. Прошло часа четыре, никак не менее. Все мы страшно устали, но счастие не сходило с наших лиц.

Когда с бумагами было покончено, государь увёл меня в свой кабинет. Мы проговорили три часа кряду. Я ничего не утаил от Его Величества, в том числе и отношений моих с мадам Вобан, возлюбленной военного министра князя Юзефа Понятовского. Вообще история сия Александра Павловича страшно позабавила.

А вышел я из императорского кабинета генерал-майором (правда, бумагу о своём производстве в новый чин получил я только в октябре) и с новым назначением. На прощание государь даже облобызал меня.

Первое время моя Юзефа довольно исправно мне писала, и у меня даже сохранилась каким-то образом целая связка тех её посланий; вот некоторые из них.

Июня 15-го дня 1812-го года. Варшава.

Любезный и обожаемый супруг мой!

Без тебя жизнь моя тут совсем тошна сделалась, и подвергалась бы она ещё и неминуемой опасности, ежели бы не граф Михал, верный рыцарь мой и твой преданный друг.

В Варшаве творится нечто совершенно невообразимое. Поляки здешние как будто совсем с ума посходили, или как будто напало на их всех повальное бешенство.

Уже празднуют восстановление великой и единой Польши. А при одном имени Буонапарте просто бьются в экстазе. Ей-богу. Приехал сюда старик Чарторыйский, отец царского фаворита, и, как видно, полагает на полном серьёзе, что он и есть новый польский король. Вот старый осёл, а вернее чистый FOU. Вот кошмар!

Ежели бы граф Михал не утешал меня в меру сил своих (а они у него есть), то, думаю, я бы не вынесла всего этого безумства и сама рехнулась бы.

Архиепископ же Прадт, кажется, более всего озабочен успехом своим у дамского полу. Успех же преогромный, ведь он тут представитель самого Боунапартия и, значит, ему готова отдаться буквально каждая польская дама. Представляешь? Нет, сие представить невозможно.

Вся до кончиков пальцев твоя

Юзефа.

Июня 16 дня. 1812 года. Варшава.

Ненаглядный мой Янек!

Спешу сообщить тебе, что в здешнем крае повальное умопомешательство не просто продолжается, а ещё и возрастает тысячекратно. Именно так!

Старик Чарторыйский, смехотворность коего уже бьёт все возможные пределы, избран председателем сейма и уже постановил, что все поляки, состоящие в российской службе, обязаны незамедлительно выйти из оной. Однако самое страшное то, что герцогство не только не превратилось в великую Польшу, а находится, наоборот, на грани полнейшего распада и нищеты.

Перехваленный поляками Бонапарт нас всех ограбил и пустил по миру.

Все польские войска целиком вливаются в армию Буонапарте, от нас забирают всех лошадей, последние подводы и жизненные припасы. В имениях Михала остановлены уже почти все работы. И так всюду.

Никогда герцогство не было так далеко от великой Польши, как сейчас. И именно благодаря императору Франции. Но это мало кто тут замечает. Едва ли не все ослеплены.

И я, и Михал в ужасе, и мы ещё не смеем выражать сей ужас открыто и должны делать вид, что радуемся и счастливы.

Вот так, родной мой.

Безмерно и неизменно обожающая тебя Жозефа.

Июня 16 1812 года. Варшава

Любимый муж мой!

Кошмар тут продолжается. Старик Чарторыйский заявил на одном из заседаний сейма: «Если в прежние времена всё соединялось на нашу погибель, то теперь всё помогает народному движению. Великая Польша! Что я говорю? Она уже есть!..» И в ответ раздались рукоплескания, вот что поистине ужасно.

Но долго такое невероятное ослепление, полагаю, продолжаться не может. И архиепископ Прадт на одном из своих официальных приёмов вынужден был открыто признать, что великая армия, проходя через герцогство в Россию, поглотила все запасы, которые могла найти в городах и сёлах герцогства.

Вообще, кажется, прозрение всё же наступает, хотя на Боунапартия поляки ещё чуть ли не молятся, хоть обрушившаяся на нас нищета вносит свои суровые пояснения.

Вот случай. Когда комендант Варшавы, генерал Дютальи, приказал отбирать последних лошадей у богатых жителей Варшавы, чтобы снарядить небольшой отряд для защиты города, если нападут на него русские партизаны, то княгиня Радзивилл объявила, что велит размозжить голову тому, кто осмелится войти в её конюшню. Однако до общего отрезвления, кажется, ещё очень далеко. Для этого нужна катастрофа, и она будет.

Я держусь за князя Михала, как утопающий за соломинку. У меня ведь ещё на руках наше чудное создание – крошка Изабелла.

Твоя верная, страждущая

Юзефа.

Июня 18 дня 1812 года. Варшава

Ненаглядный мой Янек!

Тут недовольство как будто начинает прорываться уже. Но поразительно: поляки никак не хотят признавать, что это Боунапарте их только ограбил и ничего не дал. И очень надеются, как видно, что в скором времени он победит русских и добавит к территориям герцогства хотя бы несколько жирных кусков. Ну, как тут не согласиться с нашим Немцовичем, как никто знавшем свой народ, который написал:

Михал по-прежнему всемерно поддерживает меня. Он самолично отвозит меня в своей карете к Прадту, когда архиепископ по окончании ежедневных вечерних приёмов призывает меня на долгие ночные беседы, длящиеся чуть ли не до рассвета.

И вот новость! Знай, что сей посланник Боунапарте, оказывается, отнюдь не в восторге ныне от своего верховного повелителя. Во всяком случае, он весьма недоволен, что император столь жестоко обескровил герцогство и тем поставил его на край бездны. «И вообще» – сказал мне буквально вчера архиепископ: «что это за государство, если у него нет армии?!». В самом деле, у герцогства отныне нет армии. Вся она растворена в воинстве Боунапарте, двинувшемся на Россию.