Ефим Курганов - Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта

Они имеют вид полумесяца. Начинка же представляет собой нарезанные кусочки бараньего мяса. И жарятся «кибины» в бараньем жиру.

Впечатление они произвели на гостей огромное, незабываемое. Накибинились все. И на славу. Тут-то жбаны с розовым вином по-настоящему и пригодились. Мицкевич считал проглоченные им полумесяцы. Он доказывал потом, что употребил никак не менее тридцати полумесяцев.

Затем разморенные все пассажиры «Каролины» пошли отдыхать, а неутомимый Мицкевич бросился осматривать караимские храмы (кенасы) Козлова – он ведь из выкрестов. В Козлове находился тогда целый цветник кенас.

Одна кенаса (малая; там проходит служба по будням), кстати, расположена совсем недалеко от дома Бововича. Всё там очень скромно; главная драгоценность – старинная серебряная люстра в виде громадной сферы. Впрочем, наибольшая драгоценность, истинное украшение кенасы, есть караимский священнослужитель – газзан, знаток еврейского священного писания.

Интересно, что Мицкевич обратился к караимскому духовному пастырю – старшему газзану Яшару (тот как раз разбирал какие-то рукописи в хранилище малой кенасы), с заготовленной заранее фразой на древнееврейском, а в ответ к своему полному изумлению услышал чистейшую польскую речь.

Оказалось, что газзана зовут Иосеф Соломон, а по прежней фамилии своей он Луцкий. Он родился в Кукизове, близ Львова, потом жил в Луцке, где и овладел в совершенстве польским. Только с 1802 он перебрался в Козлов – караимскую столицу, принял караимское имя Яшар и был избран хахамом, то есть мудрецом, высочайшим знатоком Торы (пятикнижия).

Иосеф Соломон Луцкий, хоть и родился в Кукизове, был природный караим. Тут целая история.

Великий литовский князь Витольд ещё в десятом веке переселил часть крымских караимов в виленский край, в город Трокай. А оттуда многие из них перебрались потом в Луцк и в Кукизов (Красный остров). Там образовались большие и разветвлённые караимские общины. Возникли школы, наладилось просвещение. Общины эти впоследствии дали немало учёных мужей, которые принесли много пользы караимам Крыма, вернувшись туда во всеоружии обретённых познаний.

Так что совсем не удивительно, что Иосеф Соломон Луцкий был ученейший человек и педагог: у него в Козлове была своя весьма обширная школа, в которой он обучал юношей древнееврейскому и танаху, то есть священному писанию.

Иосеф Соломон познакомил поэта с несколькими, наиболее даровитейшими своими учениками, но более всего Мицкевич был доволен беседой с самим газзаном, которая длилась не менее двух часов.

Адам задал газзану несколько вопросов по наиболее смущавшим его мест из священного писания, и, в частности, интересовался, что там в точности сказано о Лилит, и остался чрезвычайно доволен полученными ответами.

Как выяснилось, в самом священном писании Лилит как таковой, собственно, и нет вовсе – там это просто понятие ночи, никаким образом не персонифицируемое. Правда, вполголоса газзан потом добавил, что в книге Исайи слово «лилит» некоторые переводят как «бес».

Все эти объяснения для Мицкевича были крайне важны, но более всего он был поражён тем высочайшим духовным обаянием, что исходило от Соломона Иосефа.

Между прочим, это как раз Иосеф Соломон отправился через несколько лет в Петербург и умолил императора Николая Павловича освободить караимов от рекрутчины. Что именно говорил русскому царю газзан Яшар неведомо, но Николай Павлович отчего-то внял доводам караимского мудреца.

После обхода большой и малой кенас Мицкевич вернулся в дом Бобовича совершенно осчастливленным, буквально светящимся, но скоро его счастье ещё утроилось, если даже не удесятерилось, и понятно почему: поэт оказался в наконец-то в сладостнейших объятиях своей Каролины, бывшей прежде недоступной для него.

Но прежде, чем продолжить наш рассказ, вынужден дать одну краткую историческую справку.

Дом Бобовича представлял собой обширное двухэтажное строение с пятью окнами – строго говоря, то был дворец знатного караима.

Второй этаж занимал большой зал с огромным балконом, весь увитый виноградником и выходивший во двор, в глубине которого находился большой колодец. Из него дочки Бобовича черпали и подавали гостям холоднейшую воду.

Как было не задержаться в этой обители счастья?! И путешественники, ясное дело, задержались. Особенно был в восторге Мицкевич: он писал свои гениальные «Крымские сонеты», обладал царственной, волшебной Каролиной. Был доволен и генерал Витт, а значит, цвела от радости и Каролина, ведь поощрения Витта всегда имели солидную финансовую составляющую.

Мицкевич, как и следовало ожидать, разоткровенничался с Каролиной. Кое-что поведал ей о демонице Лилит. Но Собаньскую больше интересовала политика, и, в частности, свобода Польши и борцы за неё.

И вот что выяснилось. Российскую власть Мицкевич ненавидел страстно, но и зато и российских бунтовщиков, известных теперь, как декабристы, ставил не слишком высоко, ставил в том смысле, что понимал: они вряд дадут возможность реализоваться идее великой Польши. Речь ведь у декабристов не шла об уничтожении империи, а только об её преобразовании (большинство из них вообще были монархистами, если не считать П. И. Пестеля, претендовавшего на диктаторство, но Пестель менее всего был готов отпустить поляков).

Каролина тут же ринулась к Витту и всё рассказала ему. В результате граф Иван Осипович совершенно успокоился на счёт Мицкевича. И как только стало ясно, что польский поэт особой опасности для российской короны не представляет, то Каролина оставила Мицкевича и уже не скрывала более своей страстной любви к своему хозяину и покровителю, то есть к генералу Витту. Произошло это, судя по всему, прямо во время крымского путешествия, всё в том же Козлове, в доме у гостеприимного Симы Бобовича.

Да, Мицкевич был быстро и решительно оставлен Каролиной. Но только ли потому, что оказался неопасным, ибо был против союза польских заговорщиков с российскими? Может быть, всё гораздо сложнее.

Есть такой факт. Именно во время крымской поездки Витт послал письмо государю с просьбой об аудиенции, дабы сообщить конфиденциальные факты о заговоре. К письму был приложен анонимный донос Бошняка (в его составлении, как видно, принимали участие и сам Витт, и Собаньская). Какая необходимость была отправлять письмо на имя царя, не дожидаясь своего возвращения в Одессу?

Думаю, объяснение может быть в том, что именно во время поездки в Крым Витт и узнал какие-то важные сведения о русских заговорщиках, и решил писать Александру Павловичу, не дожидаясь окончания поездки. А узнал он от Мицкевича через Каролину.