Сергей Мосияш - Святополк Окаянный

— Нет вроде. Дыхал.

Утром поляки, отправившиеся в поруб за заточником, обнаружили там лишь связанного Ермилу с разбитой головой. Узника и след простыл.

Ермилу вытащили наверх, отлили водой, лишь к обеду бедняга пришел в себя и мог что-то говорить.

— Кто тебя? — спросил Болеслав.

— Не ведаю, князь. Темно было.

— Р-раззява. Пойдешь заместо него в петлю.

— Твоя воля, князь, — молвил смиренно старик.

Однако за обедом Святополк вступился за сторожа:

— За что ты его собираешься повесить?

— За то, что упустил злодея.

— Но ты ж видел, на него напали и чуть не убили.

— Должен был отбиваться.

— Чем? Ключами?

— А это уже его дело.

— Я прошу тебя, отец, не трогать его. Когда мы с Ядвигой сидели в порубе, именно Ермила поддерживал нас и даже кормил с княжеского стола, хотя это ему запрещено было. Будь здесь Ядвига, она бы тоже заступилась за него.

— Ладно. Припугну только. Петлю накину, а потом сниму;—пообещал Болеслав.

Но после обеда случилось такое, что он не только не «припугнул» сторожа, но и забыл о нем и даже более не вспоминал. Из Василёва прискакали три избитых поляка и сообщили, что весь отряд был ночью коварно перебит, а им едва удалось вырваться и ускакать.

— Все, — сказал Болеслав и велел звать к себе Анастаса. И когда тот явился, спросил: — Ты сделал опись имущества Ярослава?

— Давно уж. Еще осенью.

— Поедешь со мной в Польшу. Сейчас будем собираться, грузиться. Проверяй все по списку. И казну не забудь.

И с этого дня начались сборы в дорогу, поляки стаскивали во двор телеги, грузили на них добро, которое успели за зиму награбить у полян. Из дворца вытаскивали ковры, скатерти, даже столец великокняжеский забрали.

За обедом Святополк спросил Болеслава:

— Ты что ж, отец, решил и меня ограбить?

— Я забираю лишь то, что принадлежало Ярославу. Я его победил и имею право на его имущество.

— Но столец-то и мне нужен, на нем еще мой дед Святослав сидел.

— Ладно, столец велю оставить. Но все остальное я забираю. И пленных всех.

— Каких пленных, отец? Ты же их взял на Буге.

— Возьму и в Киеве, сынок, здесь тоже, как оказалось, много врагов у меня. Они мне в Польше сгодятся.

— Но ты ж рубишь меня под корень. Мне тоже люди нужны.

Но Болеслав был неумолим. Поляки разворошили весь Киев, забирали не только телеги, коней, но и людей хватали и, связывая их волосяными веревками, объявляли каждому: «Ты пленный, вздумаешь бежать, убьем на месте».

С утра до вечера над Киевом стоял рев и плач. Никто не был защищен от произвола поляков, они хватали всех: и мизинных и вятших. Схватили было и Волчка, и Святополку едва удалось отстоять своего милостника. Он просил Болеслава:

— Бояр-то хоть не трогайте, это ж основа власти.

— Мне тоже нужны умные, — отвечал тесть, кривя в злой усмешке рот. — И тоже власть укреплять надо. Не бойся, я всех не возьму. Мне тысячи вполне достанет.

Чувствуя, как из-под него выбивают все опоры, Святополк бросился к митрополиту:

— Что делать, святый отче?

— Терпеть, сын мой. Сие наказание Божие тебе и граду твоему.

— За что, святый отче?

— Неправдою жил, князь, чужим копьем родной город брал, на чужой щит положил его.

— А разве я один? Ярослав тоже чужим копьем брал.

— И его я не оправдываю. Но он хоть сразу отпустил новгородцев. А ты позволил чужому войску чуть ли не год попирать нашу землю, законы, обычаи, унижать и оскорблять свой народ.

Нечего было возразить Святополку на эти справедливые упреки, ни одного серьезного довода не приходило ему в голову в оправдание. Виноват, виноват, виноват. А митрополит продолжал давить на самое больное:

— …И вот они, слава Богу, уходят. А кто их прогнал? Ты? Отнюдь. Народ. Мизинные люди выпроваживают своих слишком загостившихся гостей.

Чтобы как-то избежать новых справедливых попреков, Святополк, улучив минуту, спросил:

— Как Путша? Надежно ли спрятан?

— Надежно, сын мой. Да и не он один. Во всех церквах я велел затаивать мужей, спасающихся от полона. Надеюсь, Господь простит нам сей грех неумышленный.

С утра и до обеда тянулся из Киева польский обоз с нахватанным, награбленным добром и пленными. Под конец поляки озверели и малейший всплеск недовольства подавляли жестоко, зачастую вырубая без пощады малых и старых, женщин и детей.

— Что ж ты смотришь, князь?! — кричали иные, завидя Святополка. — Позови нас, поведи нас на злодеев.

Нет, «не звал» и «не вел» князь народ на уходивших завоевателей, считая, что это бесполезно и даже вредно для Киева. И не потому, что во главе уходивших был его родственник, а потому, что сейчас любое выступление будет подавлено жестоко, а город подвергнут еще большему разграблению, а может, и уничтожению. Он боялся дразнить раненого зверя, уползающего в свою берлогу. Но как было объяснить это простому киевлянину или киевлянке, у которых поляки увели сына, мужа, отца или брата? Как оправдать перед ними свое бездействие?

— Князь, — схватила его за стремя кормилица Улька. — Он же княжон увез.

— Предславу?

— И Предславу и Доброгневу.

«Ну, тестенек, ну, злыдень», — подумал Святополк и, огрев коня плетью, поскакал догонять уходивший обоз. Долго обгонял растянувшиеся на версты телеги, наконец догнал Болеслава.

— Отец, зачем ты увозишь Доброгневу?

— А на кого я буду менять Ядвигу? — отвечал вопросом польский князь. — Тебе, я вижу, не до нее, так хоть я займусь обменом.

— Ну, на Предславу хотя б, она взрослая, а Доброгнева — ребенок.

— Предслава, брат, мне для другого дела нужна, — усмехнулся Болеслав. — А Доброгнева как раз и сгодится для обмена.

Святополк проехал некоторое расстояние молча, необъяснимая тоска сдавила ему грудь, горло. Он сказал с горечью:

— Ты меня обездолил, оголил, князь, совсем обездолил.

— Брось. Должен же я оправдать свой поход? А? Должен.

— Но ты ж и так забрал червенские города.

— Ну, червенские города — это одно, а полон — это совсем другое. Твой отец Владимир Святославич, когда моего отца разгромил, всех жителей земли в полон увел. Оттого отец и заболел и, считай, умер с горя.

— Так ты хочешь, чтоб я теперь помер?

— Что ты, что ты, Святополк. Это я так, для примера. Разве я могу на своего зятя беду накликать.

— Ты уже ее накликал, Болеслав Мечиславич, спасибо. — Святополк остановил коня и, круто завернув, поскакал назад, к Киеву.

Болеслав посмотрел ему вслед, проворчал под нос: «Даже не попрощался, засранец. Ну, ничего, петух жареный еще клюнет тебя куда надо. Прибежишь как миленький».

Ярослав, приблизясь к Киеву, высадил свое войско в Вышгороде и тут обосновался. В один из первых дней он отслужил панихиду по брату Глебу, покоившемуся в местной церкви Святого Василия. Во время службы присутствующие даже видели, как глаза князя блеснули слезой.