Сергей Мосияш - Святополк Окаянный

Такие разговоры, то и дело возникавшие меж ними, убеждали княжича, что Варяжко остается верен памяти отца его, великого князя Ярополка Святославича, и оттого испытывал к пестуну почти сыновьи чувства, заставляя часто повторять историю гибели родителя. И эти повторы усиливали его неприязнь к ныне здравствующему великому князю Владимиру Святославичу, холодили сердце мыслью недоброю: «Ужотко вырасту…»

Часто, седлая коней, выезжал княжич в сопровождении пестуна и нескольких отроков знакомиться с окрестностями. Скакали вдоль Припяти до вески Погост, а то и в. другую сторону — до Верасницы.

Однажды, уже поздней осенью, когда с неба и снежком нет-нет да посыпало, застигла их на обратном пути от погоста снежная буря. Дуло встречь, снегом очи залепляло, ветер, жесткий и холодный, под шубы забирался.

Отрок Путша, наклоняясь с седла к княжичу, кричал:

— Стрибог осерчал на нас, надо молить его!

— А как?

— Надо кричать: «Стрибог, Стрибог, ты силен и могуч, ты хозяин туч, гони их — не на нас, для тебя у нас есть медовый квас, добредем домой, зачерпнем корцом [41] Корец — ковш; делался из разных материалов. , напоим тебя до пьяным-пьяна». Ну, князь, давай вместе.

И кричали все отроки и княжич с ними: «Сгрибог, Стрибог, ты силен, могуч…»

— Еще! — вопил Путша. — До семи разов надо.

И семь раз откричали путники свою просьбу Стрибогу, глотки понадорвали. Святополк в седьмой раз ужо только сипел. И удивительно, ветер и впрямь стих, и даже снег перестал валить, и впереди показался Туров.

— Умолили, уговорили, — больше всех радовался Путша. — Услыхал нас Стрибог, смиловался над нами.

Дивился и Святополк столь скорому отзыву бога ветров на их просьбу. А когда въехали в крепость, Путша исчез куда-то и вскоре воротился с корцом, протянул Святополку:

— Неси, княжич, обещанное Стрибогу, а то вдругорядь обидится. Да хмельного меду-то, хмельного ему, как обещали.

Святополк влетел в трапезную, как был, в шапке, в шубе, залепленной снегом.

— Батюшки светы, — всплеснула руками княгиня. — Поди, промерз весь?

— Меду-у, — хрипло вскричал княжич, требовательно взглянув на служанку, хлопотавшую у стола.

— Вот-вот, — отвечала та с готовностью, беря в руки глиняный кувшин.

Святополк потянул носом над горловиной:

— Это сыта. А мне хмельного надо.

— Сейчас принесу, — кинулась вон служанка.

— Сынок, ты разденься.

— Нет, нет, — мотнул головой княжич. — Я Стрибогу обещал меду.

Арлогия в удивлении вскинула брови. Явилась служанка с корчагой, налила княжичу полный корец. Он выбежал вон.

Путша, приняв из рук княжича корец, вышел с ним на средину двора и стал плескать из него вверх, крича радостно:

— Эй, Стрибог, пей! Пей, Стрибог! Пей!

Разбрызгав корец меду, подбежал к Святополку:

— Он просит еще, говорит: мало.

— Кто?

— Ну Стрибог же.

Святополк исчез за дверью и вскоре воротился с корчагой в руках. Так всю корчагу они и вылили богу ветров. Плескали из корца вверх и Путша и Святополк. Налетавший порывами ветер брызгами развеивал мед, а отроки радовались, что Стрибог принимает их жертву, хотя изрядно досталось и им самим: шапки были в меду и снег на шубейках сползал ошметьями, напитываясь хмельным медом.

А ночью княжичу стало плохо. Варяжко, спавший с ним в опочивальне, проснулся от хрипа, несшегося с ложа Святополка. Встревожился, позвал негромко:

— Святополк? Что с тобой?

Княжич не ответил, продолжал хрипеть и метаться на постели. Варяжко вскочил и, приблизясь к ложу, поймал рукой лоб отрока. И понял — у мальчика сильный жар, княжич без памяти. «Застудился, — подумал Варяжко, — надо будить княгиню».

Был вздут огонь, зажжены свечи, подняты служанки. Арлогия, придя в опочивальню сына, присела к нему на ложе, ощупала рукой лоб мальчика, прошептала испуганно:

— Боже мой, за что?

— Моя вина, княгиня, — вздохнул Варяжко. — Не надо было в Погост ездить. На обратном пути нас буря прихватила, а они еще с отроками кричать вздумали.

— Кричать? Зачем?

— Да Стрибога звали.

Служанка, стоявшая в дверях, молвила негромко:

— Надо бабку Буску звать, она все хвори знает. Травами и заговорами любую изгонит.

— Зови бабку, — обернулась княгиня. — Скорей зови.

Привели бабку Буску, маленькую, сгорбленную, седую старушку с пронзительными темными глазами. Она подошла к ложу больного, взглянула на него:

— Несите ко мне.

— Куда? — удивилась княгиня.

— Ко мне в мою избу.

— Это где же?

— А самая крайняя на посаде в сторону Верасницы.

— Бабушка, — взмолилась княгиня. — А нельзя ли здесь, во дворце?

— Здесь? — переспросила старуха и решительно молвила: — Здесь нельзя.

— Но почему?

— Здесь мне будут мешать.

— Кто?

— А все. И ты в том числе.

— Я? — удивилась Арлогия. — Но я же мать.

— Ты мать здоровому дитю, — сердито отвечала Буска. — А хворому дитю я мать. Ежели не согласна, то я…

— Согласна, согласна, — отвечала княгиня, обеспокоенная даже намеком на отказ старухи. — Никто тебе не станет мешать.

— Ну что ж, коли так. Вели твоим слугам сполнять все, что им велю. В своей-то избенке я б сама со всем управилась, а тут у тебя все на растопырку: ложе тут, поварня там, медовуша в другом месте. У меня-то дома все под рукой. Пока я схожу к себе за травами и зельем, пусть в поварне греют воду, сыту, растопят нутряного сала, достанут меду липового. И в опочивальню к хворому чтоб никто носу не совал, не мешал мне с богами разговор вести, хворь изгонять с дитенка.

И бабка: Буска поселилась в опочивальне княжича, удалив оттуда даже пестуна Варяжку. «Тебе тут делать нечего». Оставшись наедине с больным княжичем, старуха сняла с него сорочки верхнюю и нижнюю, кинула к порогу. Увидев нательный крестик серебряный, проворчала что-то себе под нос и, сняв его, кинула на подоконник. Затем, зацепив пальцем из плошки топленого нутряного жира, стала натирать больному сначала грудь, потом спину, бормоча под нос: «Поди прочь, хворь поганская, в леса, в болота, в дрягву [42] Дрягва — болото. плывучую, в дебрь дремучую. Оставь дите наше — красоту писану, сердцем незлобливу, мыслию добрей, всеми любимую».

Натирала столь долго, пока самой сил хватило. Натерев, укутала, укрыла княжича. Затем велела в поварне нагреть медовой сыты, едва ли не до кипения, и принести в корчаге. Заткнула горловину корчаги и укутала; в овчинную шубу. Затем из трав наготовила питья, уставила весь стол у окна пузырьками с зельем. Сама, сходя в поварню, изготовила на огне взвару из липового меда, добавив в него настой целебных трав. Воротившись в опочивальню, застала там княгиню, сидевшую на ложе сына.

— Сердце материнское тревожится, — сказала старуха. — А ведь уговаривались не мешаться.