Антон Хижняк - Даниил Галицкий

Судиславов терем никто не мог спокойно видеть: тут живет ненавистный кровопиец, тут не одного смерда били, бросали с высокого крыльца. А если уж здесь бьют, то путь отсюда только один — в поруб, и не видать больше человеку ясного солнца.

Гудит толпа, бурлит, клокочет. Тут же и закуп Твердило. Теперь он уже не боится войти в терем. Он содрогается от гнева. Здесь его тащили по ступенькам, били головой об дверь. Он ненавидит каждый уголок логова Судислава. Стремглав поднявшись на второй этаж, Твердило метнулся по горницам. От него не отставали старые и молодые смерды. Они вбежали в продолговатую горницу с одним узким окном. Это она! Твердило всматривается: вон там, в углу, стоит кресло, на стенах висят плети, напротив кресла в стене торчит железное кольцо. К этому кольцу привязывали скрученные за спиной руки Твердила, чтобы он не мог отбежать в сторону от страшной плети. И еще для того, чтобы не кинулся на хозяина; побаивался Судислав: вдруг хлоп не выдержит нечеловеческих мучений и в отчаянии бросится на него, — разве убережешься!

Твердило замер на месте. Вот здесь сидел Судислав, бил его, Твердила, плетью, рвал тело острыми гвоздями, вплетенными в нагайку. Глянув на товарищей, столпившихся в тесной комнате, Твердило с трудом выдавил из себя:

— Вот тут нас истязали, тут кровь нашу пили. Разве можно нам забыть об этом! Надо разнести в прах это проклятое место!

— Разнести-и-и! — подхватили в комнате и в прилегающих к ней сенях.

Сорвав со стен плети, Твердило толкнул ногой кресло, оно перевернулось. Тогда мальчишки начали топтать его ногами. Кто-то принес уже огонь.

— Жги! — кричали смерды и закупы, разбрасывая солому по углам.

Двор Судислава превратился в сплошной огромный костер; горели клети, пылал терем, огонь охватил все строения.

Иванко оглянулся.

— Будешь знать! — погрозил он кулаком в ту сторону, где когда-то жил Судислав.

— Будет знать! — засмеялся Твердило. — Пусть не думает, что мы его боимся.

Уже третий день длится осада крепости. Бенедикт перепугался: а что, если не подойдет скорая подмога? Эти отчаянные смерды окружили так, что и мышь не проскочит. И в первую, и во вторую ночь Бенедикт тайно посылал гонцов, чтобы добрались они в волости и позвали воевод на помощь. Но галичане перехватили гонцов и утром показывали их связанными. Больше всего поразил его молодецкий голос:

— Эй, Бенедикт! Лысый волк! Скулишь! Прищемили тебе хвост. Сиди и не дергайся. Не гоняй посланцев своих. Вот они.

И сразу же из-за укрытия выставили связанных гонцов. Их подталкивали сзади, но они не могли шагнуть дальше — им мешала веревка, которой они были крепко связаны.

Позеленевший от злости Бенедикт приказал лучникам стрелять в своих гонцов.

— Предатели! Испугались! К грязным смердам перешли! — топтался он на одном месте, трусливо прячась за заборолом.

За два дня галичане сразили уже двадцать лучников. Они наловчились попадать даже в маленькие наблюдательные оконца заборол. Опасно стало находиться на стенах. Бенедикт сидел теперь внизу.

Сверху ему сказали, что оба гонца стоят на видном месте, привязанные друг к другу веревкой.

— Цельтесь в них! Убивайте! — исступленно кричит Бенедикт.

Стрелы тучей полетели через реку. Но ни одна из них не попала в цель — то ли лучники разучились стрелять, то ли глаза их стали плохо видеть. Гонцы стоят как заколдованные, боятся бежать в укрытие, чтобы во время бегства шальная стрела не зацепила.

— Тащите их назад! — сказал Теодосий.

Он понимал, что венгерские лучники щадят своих товарищей. Приказ Бенедикта пускать стрелы они выполняют, но попасть не хотят.

— Верно делают — жаль своих братьев! — заметил Теодосий, когда пленных привели к нему.

Пленные пугливо оглядывались, жались друг к другу. Они думали, что их нарочно подставляли под стрелы, а теперь, когда вернулись невредимыми, — изрубят мечами. Об этом говорил им Бенедикт, когда посылал ночью: «Идите осторожно! Не подниматься! Схватят — замучат: ноги и руки отрубят, нос отрежут, язык вырвут».

На верную смерть шли гонцы, прощались с товарищами. И уж так осторожно ползли, так прислушивались, так хотели до рассвета пробраться подальше, что, казалось, проскользнут незамеченными. Но оба они были схвачены галичанами невдалеке от крепости.

Теперь уже, видно, начнут резать носы? Так и будет. К черноглазому смерду со страшной бородой подбежал молодой галичанин и стал что-то громко выкрикивать. Очевидно, он и будет резать, у него нож торчит за поясом. А может, мечом носы отрубят… Они не знали русского языка и не догадывались, что Иванко рассказывал Теодосию о том, как сегодня утром в лесу на Звенигородской дороге галичане побили пятерых вражеских конников, пробиравшихся к Галичу.

— Они на конях, а наши пешие! — хвалился Иванко. — Выследили, как они ехали, и окружили их со всех сторон. Куда они ни ткнутся — всюду наши их ловят.

Рассказывая об этом, Иванко хватался за меч, а перепуганным пленным казалось, что он собирается рубить их. Но о них как будто забыли, никто не обращает внимания, никто не кричит, не бьет.

— Что с ними делать? — спрашивает Теодосий у Иванки. — Разве они повинны в том, что Бенедикт творит? Разве они сами полезли на нашу землю? Их бояре венгерские сюда погнали… А они такие же люди, как и мы. А ну, покажите руки, — сказал он, обращаясь к ним по-венгерски.

Пленные обрадовались, услышав родную речь, и показали черные, потрескавшиеся ладони, мозоли на огрубевших пальцах.

— Ты кто такой? — спросил Теодосий пожилого.

Тот быстро-быстро затараторил, услужливо улыбаясь и сверкая белыми зубами.

— Говорит, что из оселища, закуп какого-то венгерского боярина… — кивнул Теодосий Иванку. — Такой же, как и мы. — И с напускной суровостью спросил пленника: — Дети есть?

Забыв о веревке, обрадованный венгр, бросился к Теодосию и сбил с ног товарища, крепко к нему привязанною. Когда товарищ поднялся, он показал два раза над землей — ниже и выше.

— Двое, — то ли переспрашивая, то ли раздумывая, сказал Теодосий.

Ободренный тем, что можно объясниться на родном языке, венгр засыпал Теодосия вопросами:

— Не убьют нас? Скоро ли отпустят? Будут ли кормить?

Теодосий успокоительно махнул рукой.

— Идите, там вас накормят. — А когда они вышли, пожаловался Иванке: — Что с ними поделаешь? Отпусти — к своим убегут. А может, не убегут?..

На эти размышления Иванко ничего не мог ответить, он был неопытен в таких делах. Но разбирался ли в них и сам Теодосий? Они лишь сердцем чувствовали одно: эти пленники из войска Бенедикта такие же простые люди, как и они сами, и никакого зла у них к галичанам нет.

Рано или поздно Бенедикт все же должен был собрать свои силы, непременно должны были съехаться в Галич все его воеводы с отрядами.