Антон Хижняк - Даниил Галицкий

Бом! — протяжно загудел вечевой колокол.

Микула прислушался.

— Вече закончилось. Можно идти домой.

Солнце поднялось уже высоко, пора бы и пообедать, но во всех церквах зазвонили к заутрене.

— Вишь, как попы торопятся: вече прервало их службу. Но мы с тобой не пойдем, пусть Бог простит, тут намолились, — перекрестился Микула. — Давай выбираться.

Расходились дольше, чем собирались, — узкие горловины улиц не могли проглотить сразу всех прибывших сюда, толпа двигалась медленно.

— Вот тут мы и увидим Якуна, — оглянулся Иванко.

И верно, в полусотне шагов от них двигался Якун. Он размахивал шапкой, старался пробиться к ним, но сошлись лишь после того, как перешли мост. Тут уже было свободнее. Якун подбежал к Иванке.

— Слыхал, как рассудили новгородцы? С вами заедино, по-родственному, одна семья.

— Одна! — растроганно ответил Иванко и размашисто, по-мужски, крепко трижды поцеловал Якуна в шершавые губы.

— А теперь только медом запить, — полез в карман Микула.

Это его движение заметили Якун и Иванко и тоже начали шарить в своих карманах. Наскребли мелких резан на два кубка.

— Ничего, — успокоил Якун, — разольем в три кубка и выпьем. А что неполные будут — не велика беда, было б сердце полно правды и дружбы.

Друзья свернули в переулок, к медовару. Тут к ним и подбежал запыхавшийся Кирилл.

— Фу! Помчались, едва догнал!

— Меня ищешь? — забеспокоился Иванко. — А что случилось?

Он подумал, не зовет ли его Дмитрий. Не хотелось оставлять друзей в такую минуту.

— Ничего! Я один остался, пока выбрался с площади, глянул — все порасходились. Хорошо, что вас увидел.

Микула обрадовался галичанину, но что же это будет за питье, когда два кубка придется теперь на четверых, разделить, — только усы смочишь. Иванко заметил, как Микула недовольно поморщился, и понял, почему друг расстроился. Он немного отстал от друзей и притянул к себе Кирилла.

— «Все порасходились!», «Один остался!» — передразнил он его. — Не видишь, куда идем? Еле-еле наскребли на два кубка, — прошептал он, чтобы не услышали приятели, — а тут ты еще притащился!

Кирилл часто замигал глазами.

— Чего мигаешь? Не понимаешь? Теперь два кубка на четверых! Уразумел? — дернул его за рукав Иванко.

— Так что ж ты не сказал?

Кирилл радостно вытащил несколько резан. Он старательно берег их, заставляя себя забыть о них, — так нужны были, чтобы купить меду для неприступного монаха, ключника монастырской библиотеки. Андриан так посоветовал, намекнув, что там есть много интересных книг. Кирилл не трогал этих денег, но ради такого случая, для встречи друзей, он не пожалел последних сбережений.

— Бери, Иванко, считай — хватит?

— Хватит! На всех четверых по два кубка, да еще и рыбы сушеной возьмем.

За корчагой с медом друзья просидели всю заутреню. Иванко не выдержал, шепнул Микуле о том, откуда взялись деньги. Дружинник начал успокаивать Кирилла:

— Не плачь о своих резанах, не они нас, а мы их наживали.

Когда начали пить, оказалось, что еще и по третьему кубку выйдет. Микула захмелел. Он хлопал Кирилла по спине, обнимал его, непрестанно твердил:

— Я тебе отдам! Отдам! Угощаю я, вы с Иванкой гости, а я дома. А деньги будут. Я верну тебе, в Галиче встретимся.

— Ты едешь? — обрадовался Кирилл.

— А как же! Еду! Зачем мне тут оставаться? Вся дружина едет, а я останусь? Нет! Микула там, где дружина. Может, и навсегда корнями там зацеплюсь: своя же, Русская земля.

— Вы за ним там смотрите в оба глаза: зацепится за галичанку… — пошутил Якун.

— А вот и зацеплюсь!

— Тут не полюбил?

— Почто ты, Якун, пристаешь? Ну, не полюбил!

— А у нас на Днестре есть такие ладные девушки! Цветочки! — причмокнул Иванко.

— Такие, как твоя Роксана? — не удержался Якун (как-то вечером Иванко долго рассказывал ему о Роксане).

— Такие! — оживился он. — Глянешь — и слова не скажешь, язык присохнет. Обожгут, как солнце. Черноокие, горячие. Бровью поведут, будто мечом острым. Вовек не забудешь.

Друзья засиделись долго, дождались, пока пришла тихая и приветливая жена Якуна.

— И не думала, что ты тут! — подошла она к мужу, здороваясь со всеми. — Завтракать не пришел, обедать не пришел…

— Не пришел, моя пташечка. Люди хорошие, как же с ними не посидеть! Уезжают они скоро… Пусть купцы да бояре беснуются, пусть грызутся, а люди знают: из Галича ли ты, или из Новгорода, или из Чернигова, одна у нас мать — Русская земля… Не бранись, моя пташечка, что по лишнему кубку опрокинули…

Целую неделю после веча гудел взбудораженный Новгород. Мстислав собирал в поход свою дружину, с утра до вечера был на ногах. Все надо было предусмотреть: и чтобы оружие было, и чтобы кони подкованы, и еду чтобы везли с собой на добрых возах. Да еще с новыми дружинниками морока — так много объявилось горожан и смердов, что пришлось новые сотни прибавлять, хороших сотских подыскивать. А где их взять? И Мстислав ставил сотскими расторопных дружинников. Так и Микула стал сотским, хоть и отказывался.

Ворчал архиепископ, недовольны были бояре — что-то уж очень много оказалось охотников в дружину Мстислава, — но ничего поделать не могли. Так сказало вече — пусть Мстислав набирает большую дружину, не перечить тем, кто хочет идти в Галич. Этого и побаивался Мстислав. На всех новых дружинников коней не напасешься, пешими в бою будут. Да еще и возы для них надо снаряжать, на ногах не преодолеют такое большое расстояние.

Поздно вечером приходил домой озабоченный Мстислав, наспех ужинал и, обессилевший, валился в постель, чтобы чуть свет снова вскочить на ноги. Таков у него обычай: в поход идешь — сам все осмотри. Жена и дочь тоже недосыпали, готовились. Мстислав и их брал с собой: к чему им здесь без него оставаться? Чтобы недруги заклевали?

Где такое место найти, чтобы все уместились? Широкое княжеское подворье лишь пятнадцатую часть может принять. Пришлось за городом, на берегу Волхова, лагерь разбить. Тут поделали коновязи, сюда и кузнецы перебрались — кому надо меч подправить, кому копье острое отклепать, а кому и лишнюю подкову сделать в дорогу. Гудят-звенят молоты, ржут кони; шустрые ребятишки бегают между взрослыми, и в общий шум вплетаются детские голоса.

Накануне выступления Мстислав с утра собрал сотских: все ли готово?

— Великая сила, за всем не услежу, а вы очи мои, в своих сотнях все пересмотрите, с вас будет взыскано. Про ратных мужей печься надобно, выкриками сыты не будут.

И без того сотские все знают, все у них ладно, а все же после суровых слов Мстислава снова помчались в свои сотни.

Обо всем подумал Мстислав. В тот же день, когда было вече, послал он своего гонца к киевскому князю просить, дабы и он подмогу дал своими дружинниками.