Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

— Ан! Ан! — сказал Круазет, подымаясь на локтях, часа через три после того, Как мы улеглись, — как ты думаешь, что подразумевал Видам, когда он говорил сегодня утром о сроке в десять дней?

— Какие десять дней? — спросил я сердито. Я только что начинал засыпать.

— Он говорил, что через десять дней все увидят, чья истинная вера.

— Право, я не знаю. Ради Бога, не мешай мне спать, — отвечал я.

Круазет выводил меня из терпения своей болтовней, когда у нас на уме было такое серьезное дело.

Солнце еще не поднялось над холмами, когда мы были уже в конце долины и, приготовляясь к подъему, придержали лошадей, бросив последний взгляд на Кайлю, на эти серые нагроможденные друг на друга постройки маленького городка с подымающимися над ними башнями.

Нам предстояло серьезное предприятие, а времена были опасные.

Но юность и свежий утренний воздух скоро разгоняют заботы; выбравшись на возвышенность, мы весело скакали то через широкие, прогалины в редком дубовом лесу, где все деревья были наклонены в одну сторону; то по голым равнинам, где разгуливал ветер; иногда мы спускались на дно мелового оврага, где в густой листве папоротника журчал ручеек и ютилась среди зелени одинокая ферма.

После четырехчасовой езды мы увидели перед собой при повороте реки, Кагор. Проскакав по Валандрскому мосту, перекинутому здесь через Ло, мы остановились у постоялого двора на городской площади, где обыкновенно останавливался наш дядя. Тут мы заказали себе завтрак и объявили с гордостью хозяину, что едем в Париж.

Наш хозяин всплеснул при этом руками:

— Экое горе! — воскликнул он с сожалением. — Будь вы здесь вчера, вы могли бы продолжать путь вместе с Видамом де Безер! И… простите ваши сиятельства… вас немного, а дороги теперь похвалить нельзя!

— Но с Видамом было только шесть человек! — отвечал я небрежно.

Хозяин покачал головою.

— О, месье Видам знает свет! Он не попадет впросак! Один из его людей шепнул мне, что к ним присоединятся еще двадцать бравых молодцов в Шатору. Говорят, что война кончилась, но… — и добрый человек при этом пожал плечами и бросил выразительный взгляд на несколько превосходных окороков, коптившихся в устье громадного камина. — Но, конечно, вашим сиятельствам все это известно лучше меня, — прибавил он скороговоркой. — Я маленький человек и я только желаю жить в мире с моими соседями, все равно куда бы они не ходили — к обедне или на проповедь.

Подобный взгляд был настолько обыкновенным явлением в те времена между состоятельными людьми, как в городах, так и в провинции, что мы не высказали при этом никакого мнения; но, подкрепив свои силы и заручившись содействием почтенного человека для перемены лошадей в Лиможе, мы тронулись в дальнейший путь не без глубокого раздумья.

Свита в двадцать пять человек, за исключением тех случаев, когда ехали дамы, казалась в это время чем-то необычным, даже для самого Безера, у которого было много врагов. Очевидно, кроме уже известного нам, у Безера был еще другой план. Но тут наши догадки останавливались, так как распоряжение о подкреплении из Шатору было, видимо, сделано им, когда он еще ничего не знал о предстоящей свадьбе Катерины. Может быть, еще раньше в нем пробудилось чувство ревности, или задуманное нападение на Павана составляло только часть другого, более обширного, плана. Во всяком случае, поездка наша представлялась теперь еще более спешною, а шансы на успех ее значительно уменьшились.

Вид дороги и разнообразные сцены, встречавшиеся по пути не давали сосредоточиться на этих грустных мыслях. Все обращало наше внимание; будь то хорошенькая девушка, отставшая от цыганской шайки, или пара бродяг, идущих из Валенсии, «жонглеры», как они еще называли себя, распевавших какую-нибудь песню на провансальском диалекте, или нормандский лошадиный барышник, с длинною вереницею лошадей, привязанных одна за другую хвостами к головам, или вершины Пюи де Дома, подымавшиеся с востока над овернскими холмами, или оборванный, раненый солдат, безразлично дравшийся на той или другой стороне, по желанию господ, — созерцание всего этого доставляло нам удовольствие.

Мы почти не встречали знатных путешественников. Чуть не половина французского дворянства была в Париже на праздниках по случаю предстоявшей королевской свадьбы; так что мы не имели затруднения в перемене лошадей. Хотя до нас доходили вести, что дороги были не безопасны от множества распущенной после войны солдатчины, но мы еще ни разу не были остановлены и не подвергались каким-нибудь неприятностям.

Однако в Шатору нам пришлось испытать горькое разочарование.

Мы ожидали, что у Безера, когда к его отряду присоединится подкрепление в Шатору, будет задержка в перемене лошадей и что поэтому, двигаясь быстрее, мы можем нагнать его и даже проскользнуть раньше его в Париж. Но мы узнали в Шатору, что люди его ранее получили приказание ехать вперед в Орлеан и ждать его там, так что он мог продвигаться вперед без задержки до этого города. Он, видимо, спешил. Потому что, выехав из Орлеана на свежих лошадях, он достиг в полдень Ангервиля, находившегося в сорока милях от Парижа и, не останавливаясь, двинулся далее; между тем как мы добрались туда только к вечеру, то есть на шестые сутки после выезда из Кайлю.

Мы въехали в большой постоялый двор, который казался еще больше благодаря сумеркам, до того измученные, что едва были в состоянии слезть с седел. Наш слуга Жан взял в поводья лошадей и повел их в конюшню, загнанные животные, понурив голову, покорно следовали за ним. Мы стояли несколько времени, топая ногами и расправляя одеревеневшие спины. Из открытого окна над воротами доносился звон посуды, мелькали огни и слышался топот ног людей, бегавших по коридорам. В полумраке двора виднелись два только что зажженных фонаря и в одном из углов двое кузнецов подковывали лошадь.

— Они говорят, что нашим лошадям нет места, — объявил вслед затем Жан, почесывая голову, с недовольным сконфуженным видом.

— Да, места нет! — крикнул один из собравшейся перед нами кучки. Слова эти были произнесены нахальным тоном, и толпа, видимо, была расположена поддержать его. Он подбоченился и смотрел на нас с вызывающей усмешкой. При свете стоявшего на земле фонаря я мог разглядеть, что все они носили значки одного хозяина.

— Слушайте, — сказал я строго, — конюшни большие и они не могут быть заняты одними вашими лошадьми. Вы должны найти место и для моих.

— Конечно! Дорогу королю! — отозвался он. — Между тем, другой закричал — Да здравствует король! — прочие подняли смех, в котором звучали зловещие ноты.

Ссоры между господской прислугой были также часты тогда, как и в наше время; но хозяева редко вмешивались в них, предоставляя челяди разобраться между собою.