Николай Самвелян - Казачий разъезд

Вскоре в шведскую ставку прибежал львовский шляхтич Челуховский. Одет он был небогато. Да к тому же по пути умудрился изваляться в глине — полз под обстрелом — и выглядел жалко и уныло.

Он утверждал, что происходит из очень старинного и некогда могущественного рода. Теперь он готов служить делу возрождения величия Польши под мудрым руководством шведского короля. Что же касается Зигмунта Галицкого, то это обыкновенный выскочка и наглец. Никакой конкретной партии он не представляет, а оборону Львова затеял лишь по недомыслию и из упрямства, заявив, что каждый нормальный воин должен сопротивляться, если на него нападают, и отвечать ударом на удар.

— Но как ему взбрело на ум тягаться с «Северным Александром»? — причитал Челуховский.

«Северный Александр» не любил, когда его с кем-нибудь сравнивали, кроме его великого прадеда, шведского короля Густава Адольфа.

Кончилось тем, что Карл приказал допросить Челуховского с пристрастием, выяснить, не подослан ли он строптивым Львовским комендантом. «Северного Александра» интересовало, сколько ружей, пороху и гранат хранится в двух львовских арсеналах — королевском и городском.

Челуховский ничего толком не знал, кроме того, что городские ворота укреплены хорошо, а около Босяцкой фортки установлены пушки. Зато около другой. Иезуитской фортки еще не успели насыпать земляные валы и подвезти к ней пушки.

— Если сведения окажутся ложными, повесить! — распорядился Карл.

Затем король долго глядел в подзорную трубу на город. Наконец поднял руку и указал направление главного удара.

И через полчаса шведы именно через Иезуитскую фортку ворвались в город.

Правда, упрямый Зигмунт Галицкий с отрядом заперся в резиденции львовских старост — Низком замке — и отстреливался, уповая не то на бога, не то на случай: а вдруг какая-нибудь молния вопьется не в дерево и не в шпиль костела, а, к примеру, в макушку шведскому королю! Если чудеса на свете все же случаются, то почему бы не произойти чуду и во Львове 5 сентября 1704 года? Комендант клялся Иисусом и девой Марией, а также святой иконой Ченстоховской, что шведы такие же люди, как все, их нечего бояться, они вовсе не заговорены от пуль.

— Панове! Господа! — кричал своим соратникам неистовый Зигмунт. — Мы сдали город, но не можем же мы сдать в плен и свою честь! Цельтесь вернее!

И все же ни пуля, ни молния не поразили Карла. И сейчас он спокойно, не спеша поднимался по крутой деревянной лестнице, ведущей в зал Совета ратуши, где генерал Стенбоск и первый министр Пипер уже приняли капитуляцию от бургомистра Доминика Вилчека и совета старейшин.

— Почему вы сопротивлялись? На что надеялись?

Толстый Вилчек, опустив голову, молча стоял перед таким же толстым Пипером. Они были одного роста, одного возраста и вообще невероятно похожи друг на друга, словно близнецы.

Это могло бы вызвать улыбку. Но Карл не умел улыбаться. Не смели улыбаться в его присутствии и другие. Позванивая шпорами, король обошел огромный дубовый стол, ногой отодвинул одно из кресел и опустился в него.

Пипер вопросительно глядел на Карла. Тот махнул рукой: продолжайте допрос.

— На что же вы надеялись? — вновь начал пытать Вилчека первый министр.

— Мы получили приказ не сдавать город. Кроме того, этот упрямый Зигмунт Галицкий…

— Кто отдал приказ?

— Король Август.

— Запомните: в Польше уже нет такого короля. Отныне ваш король — Станислав Лещинский. И никто другой. Постарайтесь не упускать из виду этой новой и важной детали в жизни вашей страны. А пока мы именем нашего короля накладываем на город контрибуцию в размере четырехсот тысяч талеров [1] Талер — старинная немецкая серебряная монета. . Деньги должны быть здесь завтра к утру. В противном случае город исчезнет.

— Как это? — удивился Вилчек. — Куда он исчезнет?

— Превратится в дым, а ветер его развеет. Попросту говоря, мы его сожжем.

— Но я не могу себе представить…

— Это, пан бургомистр, делается очень просто.

— У нас нет таких денег. К тому же пожары уже начались.

— Что вы! Разве это настоящие пожары? Сгорело всего несколько домов. Если не соберете до утра денег, вам предстоит увидеть настоящий пожар.

Тут в зал вошел ксендз Шимановский. Бледный, хромающий, он направился напрямик к Карлу, упал перед ним на колени, попытался поцеловать королю руку.

— Может быть, мы виноваты, — забормотал Шимановский, — пусть так. Мы готовы понести наказание. Но то, что делается, ужасно! Солдаты врываются не только в дома, но и в костелы. Они оскверняют святыни!

— Для наших благочестивых евангелических воинов католические костелы никак не святыни, — ответил Карл. — Мы боремся за истинную веру. Но как только будет выплачена контрибуция, я прикажу солдатам вести себя осторожнее.

— Каждый считает свою веру истинной, — смело возразил Шимановский. — И каждый вправе прославлять именно ее. Так, мы не согласны с тем, что проповедуют русские схизматики, и с помощью церковной унии пытаемся обратить их на путь истинный и возвратить в лоно римской церкви.

— Все это меня мало интересует, — сказал король.

— И все же я прошу выслушать меня, — не сдавался ксендз. — Не испытывая симпатии к схизматикам, я все же прошу ваше величество приказать, чтобы не взрывали кладбище при Онуфриевском монастыре, главной святыне русских. Там у них братство и печатня. А на кладбище похоронен их просветитель Иван Федоров Москвитин. Мне только что сообщили, что взорвана его могила.

— Какой просветитель? Какая могила? — удивился Карл.

— Когда-то, очень давно, этот человек печатал здесь русские книги. Схизматики чтят его память. И в осквернении могилы обвинят нас, верных слуг римского престола. Ваши солдаты делают подкоп под монастырь и взрывают могилы вблизи его стен.

— Значит, из монастыря стреляют?

— Нет, просто монахи заперли ворота.

— Это невежливо с их стороны, — мрачно заметил Пипер. — Гостей надо радушно встречать.

— Но ведь разрушение кладбища и монастыря создаст осложнения не только для нас, но и для нового государя Станислава!

Карл задумался. Пожалуй, в словах Шимановского был смысл. Станиславу Лещинскому будет не так просто удержаться на польском троне. И ему вряд ли следует сейчас ссориться с кем-либо из своих новых подданных.

— Пусть будет по-вашему, — решил король. — Штурм монастыря прекратить. Если кости этого русского святого выброшены взрывом, перезахоронить. Уменьшаю контрибуцию на сто тысяч талеров. Большего сделать не могу. Зигмунта Галицкого найти и повесить.

Бургомистр, члены Совета и Шимановский, отвешивая поклоны, удалились. В зале остались только шведы.

Королю доложили, что при штурме потеряно четыреста человек. Сколько погибло горожан и воинов Галицкого, никто не считал. Более того, судя по всему, сам Галицкий с небольшим отрядом прорвался сквозь шведские заставы и удрал из города. Челуховскому, сообщившему ценные сведения, выдано пять талеров, но он просит еще.