Кемаль Тахир - Глубокое ущелье

Даскалос молчал, не подымал глаз от земли. Всем стало ясно, что славившийся своей изворотливостью Даскалос на сей раз не находит слов. Для воинов Сёгюта не было ничего смешнее, чем оказаться жертвой собственной хитрости.

У всех словно гора свалилась с плеч. Раздался смех. Хлопая себя по животу, воины хохотали.

Так кончился траур по Эртогрул-бею и Демирджану, ибо в девяностых годах тринадцатого века смерть была привычнее жизни.

— Раз! Опять не вышло. Накинуть петлю на крюк и натянуть тетиву надо в один миг — так, чтобы лук, сукин сын, сам не понял, что с ним произошло. А ну — разом! Да не извиняйся ты, сынок Керим. Все никак не забудешь уроков вежливости муллы Яхши. Сказано: в один миг! Лук должен бояться тебя, чувствовать, что попал в руки джигита... Перед тобой не белая тетрадь, а черный враг. Не сладишь с тетивой — пропала твоя голова! А ну, еще раз, чтоб тебя!.. Дочь моя и то лучше управляется, несчастный Керим! Разве так держат? Эх, только зря стараюсь!.. Проваливай! Займись-ка чем-нибудь другим!.. А ты подойди сюда, сынок Мавро, покажи себя! Раз! Готово! Еще — раз!.. Готово! Может, ты и не гяур вовсе, а мусульманин Мавро, а? Ведь такие ловкие бывают только мусульманские воины. А ну-ка, еще разок. Пусть поглядит да устыдится несчастный Керим! Взяли! P-раз! Готово. А почему? Потому, что кто хочет лучником стать, старается навык добыть... Навык в любом деле — главное... Навык руки, навык глаза и особо — сердца. У твоего побратима, сынок Мавро, бывшего мулленка, и руки есть, и глаза есть, да вот храбрости в сердце нет... А что сказано? «Трусливый пес волка к стаду приучает»,— сказано. Мысли у трусишки не здесь. Небось о своих книгах думает. А если ученик не следит во все глаза за учителем, никогда науки не схватит. Так, перейдем ко второму уроку. Накинуть петлю, вынуть стрелу из колчана, быстро взвести тетиву, с помощи аллаха гвоздем вбить в цель. Смотри, чтобы спущенная тетива по лицу не ударила. А ну, покажите себя, ребята! Раз — тетива надета! Два — стрела на тетиве! Три — полетела в цель! А цель вон она — грудь врага!.. А ну, с богом!.. Раз, два, три!.. Эх, чтоб вас! Попасть попали, да медяка ломаного не стоит ваша стрельба. Быстрота где, ловкость? Или вы думаете, враг станет ждать, пока вы управитесь. Нет, вижу, не стать вам лучниками. Придется мне в бою от стыда за вас в землю глядеть. Только подлеца Даскалоса рассмешите. Жаль. А ну еще! Тащи, взводи, пускай!.. Нет-нет, не так! Что вам было сказано вчера? Не успела первая стрела в цель попасть, вторая уже на лету, а третья — на тетиве. А ну-ка!.. Опять стрела у цели, а вы еще никак тетиву не поймаете... Не выходит ничего! Шуты вы гороховые, а не лучники. Тут золотые руки должны быть. Быстрота нужна, хватка, злость! Силу надо вкладывать в стрелу, пока она на тетиве, Керим! Тогда с силой и пойдет. Сколько раз говорил: меткость — это не счастье, а усердие. Что улыбаешься, Мавро? Не в руке усердие должно быть, в голове! Треснуть бы тебя по затылку... А ну, сначала!.. Стрелы должны сыпаться на врага как дождь... Вынимай, взводи, пускай! Да не качайтесь вы! Стойте на ногах твердо, как забитый в землю кол...

На просторном дворе оружничего Каплана Чавуша под большим навесом — кузнечный горн, над ним — огромные мехи, приводимые в действие веревкой, рядом — разной величины наковальни, кувалды, молотки, опоки. Из гнезд — по размеру — торчит тонкое кузнечное и слесарное сручье. На досках дальней стены нарисованы мишени.

В углу на веревках, растянутых меж ветвей толстой чинары, висят кошмы, канаты, чучела, сделанные из набитых листьями мешков. На широком верстаке лежат сабли и мечи всех видов и размеров. У стены — маленькие и большие щиты из разнообразного материала.

Оружейных дел мастер Каплан Чавуш — известный кузнец Эскишехира и его окрестностей, сдвинув на затылок баранью шапку и уперев в бока руки с засученными рукавами, стоял не шелохнувшись, зато беспрерывно работал языком. Он вообще не любил двигаться — ходить пешком, гулять, но, стоило ему взять в руки саблю, менялся до неузнаваемости. Правая щека у мастера была обожжена, и потому усы и борода на этой стороне лица не росли. Но его черные глаза были всегда веселы, на губах играла улыбка. Когда парни почти все стрелы, что были у них в колчанах, всадили в цель, Каплан Чавуш помолчал, насупился, удерживаясь от похвалы, провел рукой по лицу.

— Ясно! Хватит! Достаточно посрамили вы бедные луки. Теперь опозорьте немного и сабли. Жаль трудов моих! Обезьяны обучились бы скорее вас...— Он подмигнул мальчишке, сидевшему в ветвях шелковицы над стеной.— Верно, Балабанчик?! Будь свидетелем.

Заметив Балабанчика, Керим и Мавро с улыбкой помахали ему.

Балабанчику, рабу Дюндара Альпа, шел четырнадцатый год, но был он так худ, что казался лет на пять моложе. Огромные глаза с длинными ресницами придавали его детскому лицу странную красоту. Заслышав звон сабель на соседнем дворе, он не удержался, влез на дерево, хотя знал, что может заработать за это палку. Единственным его другом на свете была Аслыхан, дочь Каплана Чавуша.

Вопрос Каплана Чавуша вывел Балабанчика из задумчивости. Пытаясь скрыть зависть, он робко улыбнулся.

— Давай посмотрим теперь, джигит Балабанчик, как эти лентяи станут позорить наши сабли, ладно?

Из дома Дюндара Альпа послышался злобный женский голос:

— Балабанчик! Гяурская свинья! Балабанчик, где ты?

Мальчишка быстро соскочил с дерева и исчез.

Каплан Чавуш покачал головой, подошел к верстаку, окинул взглядом сабли. Глубоко вздохнул, словно огорчился позору, который предстоит любимому оружию. Сам он с одинаковым мастерством рубил саблей и с правой и с левой руки и, когда упражнялся с учениками, обретал необыкновенную силу и ловкость. Полчаса подряд мог махать саблей, сражаясь с молодыми парнями, а ведь сила их была еще не источена, легкие работали, как мехи,— и только покрикивал: «Сильнее руби, тебе говорят! Сильнее! Эх вы, слабаки!» Так, бывало, загоняет, что им небо с овчинку покажется.

— Выберите себе по щиту!.. Опять ты за стальной схватился, гяурский сын?!

— Больно звенит хорошо, мастер Каплан!

— А таскать его кто будет? Почему туркмен сделал себе щит из тростника да оплел его шелковым шнуром? Потому не ишак он, чтобы таскать тяжести. А вот саблю — это закон — воин должен выбирать, какую захочет. Чтобы найти по руке и ловко с ней обращаться. Мастера говорят: «Сабля должна быть легкая, а резать должна глубоко». Почему? Потому что в бою с тяжелой запыхаешься... Не бойся, что легка, была бы остра. На что она тяжелая, если нет в руке силы, а в голове ума? Из благородной стали чтоб была, а вес — по руке...— Он выбрал саблю, ударил несколько раз по щиту, вложив в удар всю тяжесть своего тела.— Вот так! Если не по руке возьмешь, разлетится на кусочки, как стекло. Посмешищем станешь в бою. Рад будешь хоть палку раздобыть где-нибудь. А ну, покажите себя! Тот, кто сегодня мне руку поцарапает или рубаху порвет, получит благороднейший дагестанский клинок!