Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)

— Посмотрите, Амос, посмотрите! — крикнул он.

— А, вы заметили. Я сделал это сегодня ночью.

— Чем? Ножом?

— Нет; этим инструментом я ничего не мог поделать; но когда мне удалось вынуть прут из решетки, дело пошло побыстрее. Я вставлю этот прут на место, а то кто-нибудь снизу заметит, что мы выломали его.

— А можно вынуть и остальные?

— Сейчас только один, но ночью выломаем и другие два. Вы можете вынуть этот прут и орудовать им, а я употреблю в дело прежний. Смотрите, камень мягкий, и в нем легко выцарапать канавку, вдоль которой и вытащится прут. Будет чрезвычайно странно, если мы не устроим побег до утра.

— Ну хорошо, положим, мы выберемся во двор; куда же идти затем?

— Не все зараз, дружище. С такими рассуждениями можно застрять в Кеннебоке оттого, что не знаешь, как потом переправиться через Пенобскот. Во всяком случае, во дворе легче дышать, чем здесь, и, если бы нам только удалось улизнуть через окно, мы обмозговали бы и дальнейший план побега.

В продолжение целого дня приятели не могли ничего предпринять из боязни быть застигнутыми на месте преступления тюремщиком или кем-либо со двора. Никто не появлялся в камере. Они доели хлеб и выпили воду с аппетитом людей, часто не имевших и этой скромной пищи. Едва только наступила темнота, оба занялись приготовлением колышков, продалбливанием канавок на твердом камне и расшатыванием прутьев. Ночь выдалась дождливая, разразилась сильная гроза, и при блеске молний они могли видеть всю окрестность; тень от окна, окруженного аркой, скрывала их. До полуночи им удалось наконец вынуть один прут, второй только что стал поддаваться дружным усилиям, как слабый шум сзади заставил их обернуться: посреди камеры стоял тюремщик, открыв рот и изумленно глядя на работу своих арестантов.

Де Катина первый заметил его и кинулся на него с железным прутом в руке; при этом нападении тюремщик бросился к двери и только что хотел захлопнуть ее, как брошенный Грином обломок прута просвистел мимо его уха и вылетел в коридор. Когда дверь с шумом закрылась, приятели посмотрели друг на друга. Гвардеец пожал плечами, американец свистнул.

— Не стоит и продолжать! — произнес де Катина.

— Не все ли равно, что делать. Пусти я прут на дюйм ниже, здорово бы ему попало. Ну. может быть, его хватит с испугу кондрашка или он сломает себе шею, опрометью спускаясь с лестницы. У меня теперь нет орудия для работы, но стоит еще несколько повозиться с вашим прутом — и дело в шляпе. Ага вы правы, нас затравят.

По замку раздались громкий удар колокола, шум голосов и топот ног. Какие-то хриплые голоса отдавали приказания, слышался звук ключей, поворачиваемых в замках. Вся эта возня, внезапно раздавшаяся в ночной тишине, указывала слишком ясно не поднятую тревогу. Амос Грин бросился на солому, засунув руки в карманы, а де Катина прислонился с угрюмым видом к стене в ожидании того, что сейчас с ними произойдет. Прошло, однако, пять минут — никто не появлялся. Суматоха во дворе продолжалась, но в коридоре, ведущем к камере, было совершенно тихо.

— Ну, я все-таки выну этот прут, — произнес наконец американец, вставая и подходя к окну. — Во всяком случае, узнаем, что у них за страшный шум.

Говоря так, он влез на чурбан и выглянул в окно

— Полезайте-ка сюда! — возбужденно крикнул он. — Тут творится нечто другое, и люди слишком заняты, чтобы думать о нас.

Де Катина взгромоздился также на чурбан, и обе принялись с любопытством смотреть вниз, во двор Там в каждом углу было разведено по костру, а вся площадь наполнена толпой людей с факелами в руках. Желтый свет от них то попадал на угрюмые серые стены так причудливо, что самые высокие башни казались золотыми на черном фоне неба, то при порыве ветра, чуть мерцая, еле-еле освещал лица людей, державших факелы. Главные ворота оказались отпертыми, и, очевидно, только что въехавшая в них карета стояла у маленькой двери как раз против окон арестованных. Колеса н бока ее были забрызганы грязью, а лошади дрожали, поводя ушами, как будто они только что пробежали длинный путь. Человек в шляпе с перьями, закутанный в дорожный плащ.

вышел из экипажа и, обернувшись, стал тащить кого-то. Непродолжительная борьба, крики, толчок, и обе фигуры исчезли в дверях. Когда те захлопнулись, карета отъехала, костры и факелы потухли. Главные ворота снова заперлись, и все погрузилось в тишину, как и до этого внезапного переполоха.

— Ну, — задыхаясь, проговорил де Катина. — Уж не поймали ли они еще какого-нибудь королевского гонца?

— Скоро здесь освободится место для целых двух, — проговорил Амос Грин. — Если они только оставят нас в покое, недолго мы пробудем в этой комнате.

— Хотел бы я узнать: куда ушел тюремщик?

— Да черт с ним, лишь бы не появлялся здесь. Дайте-ка мне прут. Эта штука поддается. Нам легко будет выломать ее.

Он усердно принялся за работу, стараясь углубить в камне канавку, рассчитывая этим путем вытащить прут. Вдруг он остановился и насторожился.

— Гром и молния! — прошептал он. — Кто-то работает снаружи.

Оба стали прислушиваться. До них доносились стук топора, визг пилы и треск дерева.

— Что это они делают?

— Понять не могу.

— Вы видите их?

— Они около самой стены.

— Кажется, я могу ухитриться посмотреть, — произнес де Катина. — Я тоньше вас.

Он всунул голову, шею и половину плеча в промежуток между прутьями и замер в таком положении. Приятель подумал, что, может быть, он застрял, и, желая помочь, принялся тащить его за ноги. Но де Катина повернулся сам без малейшего затруднения.

— Они строят что-то, — шепнул он.

— Строят?

— Да, там четверо людей с фонарем.

— Чем же они могут быть заняты?

— Я полагаю, навесом. Я вижу четыре ямы в земле, куда забивают столбы.

— Ну, мы не можем бежать, если под окнами есть люди.

— Верно.

— Но все же мы в состоянии докончить начатое дело.

Тихий лязг железа заглушался шумом снизу, становившимся все сильнее и сильнее. Прут поддался, и Грин стал медленно тащить его к себе. Как раз в тот момент, когда ему удалось освободить прут, на окне при лунном свете вдруг появилась тень головы с копной волос и с красовавшейся на них вязаной шерстяной шапочкой. Это внезапное появление так поразило Амоса Грина, что он выпустил из рук прут, соскользнувший с подоконника.

— Дурак! — раздался голос снизу. — Экий ты косолапый, на кой черт роняешь инструменты. Гром и молния! Ты сломал мне плечо.

— Что еще там? — крикнул другой. — Право, Пьер, будь ты так же ловок на руку, как остер на язык, ты был бы первым столяром Франции.

— Как, что, обезьяна? Ты уронил на меня инструмент.

— Я? Я ничего не ронял.

— Идиот! Еще хочешь заставить меня поверить, что железо падает с неба? Говорят тебе, ты ушиб меня, глупый косолапый обормот!