Евгений Салиас - Свадебный бунт

Но Лучка, былъ, очевидно, не изъ той породы, чтобы жениться, обзавестись семьей и начать жить мирно и порядливо.

Лучка объяснялъ, что пьетъ съ горя, бунтуетъ тоже съ горя, но онъ лгалъ. Этого горя у него не было, такъ какъ объ родинѣ онъ не жалѣлъ. Для него убійство и расправа подъ пьяную руку съ кѣмъ-нибудь на улицѣ были какимъ-то лакомствомъ, доставляли какое-то наслажденіе.

Рядомъ съ мѣстомъ заключенія, гдѣ томились люди въ ямѣ, въ большомъ каменномъ домѣ, который внѣшнимъ видомъ своимъ очень походилъ на судную избу, т. е. былъ такой же плотный, гладкій, изъ розоваго кирпича, съ такимъ же фронтомъ и подъѣздомъ, всѣ окна были отворены и всюду виднѣлись празднично одѣтыя фигуры военныхъ, духовныхъ и посадскихъ. Хозяинъ праздновалъ день своего рожденія и назвалъ гостей изъ самыхъ видныхъ и именитыхъ обывателей города. Въ домѣ этомъ жилъ полковникъ Никита Григорьевичъ Пожарскій, прямой начальникъ и комендантъ немногочисленнаго кремлевскаго войска.

Пожарскій былъ пожилой и женатый человѣкъ, но на видъ крайне моложавый, по нраву своему беззаботно веселый, подвижной, балагуръ и шутникъ. Какъ начальственное лицо въ городѣ, онъ былъ дѣятеленъ, строгъ и взыскателенъ, смѣлъ и рѣшителенъ во-время.

Этотъ человѣкъ былъ прямая противоположность воеводы Тимоѳея Ивановича. Даже относительно склонности ко сну и отдохновенію они рѣзко отличались. Воевода спалъ, когда только могъ, даже сидя въ канцеляріи своей за зерцаломъ. Полковникъ Пожарскій, наоборотъ, хвастался, что ложится спать послѣдній въ городѣ передъ полуночью и поднимается вмѣстѣ съ солнцемъ круглый годъ. Если солнце запаздывало въ иное время года, то и Пожарскій позволялъ себѣ лишній часокъ потягиваться на кровати. Въ городѣ къ полковнику всѣ относились съ уваженіемъ, отъ властей гражданскихъ и духовныхъ до всѣхъ именитыхъ инородцевъ. Пожарскій сталъ лишь недавно астраханскимъ должностнымъ лицомъ, ибо служилъ прежде въ Кіевѣ и числился офицеромъ полевой пѣшей команды, называвшейся уже московскимъ полкомъ. Онъ былъ лично извѣстенъ могущественному Александру Даниловичу Меншикову и теперь надѣялся скоро замѣнить очумѣвшаго отъ лѣни и тучности Ржевскаго, такъ какъ воеводство Астраханское было ему уже съ полгода обѣщано Меншиковымъ при первомъ случаѣ Пожарскій нетерпѣливо желалъ и ожидалъ этого случая. Иногда онъ надѣялся, что Ржевскаго какъ-нибудь разобьетъ параличъ, иногда же, видя, что толстякъ не хочетъ ни болѣть, ни умирать, Пожарскій расчитывалъ, что случится какая-либо бѣда въ Астраханскомъ округѣ, прогнѣвается строгій царь и непремѣнно укажетъ ссадить тотчасъ съ воеводства малоумнаго и лѣниваго воеводу.

— Вѣрно это. Вѣрнѣе смерти. Но какой у насъ быть здѣсь бѣдѣ? Нечему быть то! — досадливо соображалъ полковникъ Никита Григорьичъ. — Труса или потопа отъ Каспія быть не можетъ. Гладъ или моръ — не бѣды! Воевательства какого или нашествія непріятельскаго быть не можетъ. Кто тутъ сунется? Не персидскій же шахъ! И не крымскій Гирей! Вотъ развѣ еще ханъ хивинскій соберется походомъ на Россію, такъ онъ до насъ не дойдетъ… Киргизы или калмыки тоже, какъ завсегда, разгромятъ по Волгѣ и разорятъ нѣсколько приписныхъ городовъ и посадовъ и, награбивъ вволю всякаго добра, уйдутъ опять во-свояси за Волгу. Смута какая народная — вотъ бы хорошо! Смуты частенько въ нашемъ краю бывали со временъ царя Грознаго по сіе мѣсто. А теперь случись колебаніе государственное, Тимоѳей нашъ Ивановичъ такое колѣно отмочитъ или такой финтъ выкинетъ, по своей природной шалости разума, что ужъ неминуемо государь повелитъ его въ зашей гнать съ воеводскаго мѣста.

И немало удивились бы всѣ астраханцы — «знатные» люди, а равно и «подлый» народъ, если бы могли они заглянуть въ душу кремлевскаго военачальника и коменданта и увидѣть, чего этотъ власть имущій воинъ всѣмъ сердцемъ желаетъ. Да, ахнули бы обитатели, прочитавъ его мысли.

«Онъ» властный, а ему чѣмъ мутнѣе вода будетъ, тѣмъ больше рыбы въ руки перепадетъ. Ему, вишь, подай Боже хоть настоящій грабительскій и кровавый бунтъ. Коли на его счастье разгорится возмущеніе до того, что подлый народъ убьетъ воеводу, то онъ самъ себя въ воеводы произведетъ, потому что послѣ Ржевскаго онъ — первое лицо въ городѣ и въ округѣ. Разумѣется, всѣ эти тайные помыслы Пожарскаго никому не могли быть извѣстны и даже женѣ его Агасьѣ Марковнѣ, женщинѣ веселой, словоохотливой. Полковникъ никогда не довѣрялся въ важныхъ вещахъ Агасьѣ Марковнѣ: сказать ей что-нибудь было все одно, что на соборной колокольнѣ въ кремлѣ въ набатъ ударить и надѣяться при семъ, что никто ничего не услышитъ въ городѣ.

Въ обществѣ многіе еще не знали навѣрное объ обѣщаніи могущественнаго Александра Даниловича Меншикова, но догадывались, что быть Пожарскому неминуемо воеводою астраханскимъ послѣ Ржевскаго. Нѣкоторыя лица въ обществѣ этому очень радовались, а нѣкоторые, кто былъ поумнѣе и подальновиднѣе, загодя тревожились, ибо соображали и доказывали, что дѣятельный и живой на подъемъ человѣкъ, полковникъ Никита Григорьевичъ, будетъ во сто кратъ хуже и «погубительнѣе» для города и всей округи безобиднаго отъ тучности и снолюбія Тимоѳея Ивановича. Ржевскій былъ добрякъ, тихъ, не завидущъ и не корыстенъ, а за полковникомъ водился уже теперь лихой грѣхъ. На его мѣстѣ въ должности коменданта этотъ грѣхъ былъ чуть замѣтенъ, и отъ него терпѣли немногіе. А стань Пожарскій воеводой и властителемъ всего богатаго края, то грѣшокъ изъ вершковаго станетъ саженнымъ. Какъ многіе и многіе правители, властные или «знатные» люди, полковникъ Никита Пожарскій былъ на деньги жаденъ, былъ лихоимцемъ изъ самыхъ отъявленныхъ. Теперь онъ тащилъ послѣдній алтынъ со всякаго, съ кого только по должности своей могъ тащить. Офицеры, ему подчиненные, не получали даже своего жалованья полностію, ибо у нихъ оттягивалъ полковникъ, что могъ. Даже въ деньгахъ на содержаніе и прокормленіе своей команды кремлевскій полковникъ урѣзывалъ, гдѣ, что и сколько могъ. За недолгое время, что Пожарскій былъ въ Астрахани, онъ уже успѣлъ скопить лишнюю тысячу. Сядь этотъ человѣкъ воеводой въ такомъ торговомъ краю, какъ Астрахань, гдѣ идетъ милліонный оборотъ товарамъ съ Европой и Азіей, гдѣ суда и караваны снуютъ вѣки вѣчные со всякимъ добромъ, а окрестность запружена промысломъ — рыбою! Стань этотъ человѣкъ правителемъ и судьей этого богатаго края! Получи онъ власть распоряжаться надъ инородцами, каравансераями, надъ учугами и ватажниками!

— Да что же это будетъ? — спрашивалъ умный человѣкъ Георгій Дашковъ у своихъ собесѣдниковъ и прибавлялъ шутя:

— Вѣдь это будетъ погромный ясырь.

«Погромный ясырь» — мѣстное выраженіе — немало смѣшило собесѣдниковъ Дашкова, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и вѣрно опредѣдядо характеръ управленія краемъ будущаго воеводы астраханскаго.