Агилета - Святая с темным прошлым

Я молчу, пускай собственное ваше чувство скажет вам, как судить о таком распоряжении?..»

Впрочем, у истерзанных голодом и холодом французских солдат все же был шанс остаться в живых: сего ради им следовало попасть в плен. О том, что ждало их в этом случае, лучше всего свидетельствует письмо Кутузова губернатору Могилевской губернии, Петру Нилову:

«… Доходят до меня слухи, что в некоторых губерниях обходятся с пленными жестоко, лишая их собственности, им принадлежащей. Я весьма далек от того, чтобы думать, что в управляемой вами губернии происходит такое же зло, однако ж если откроются подобные происшествия, то не оставьте предать всей строгости законов виновного в том…»

Судьба же тех, кто из последних сил отступал по Смоленской дороге, не находя ни крохи провианта в разоренной несколько месяцев назад местности, была не завидна. Наполеоновская армия билась в конвульсиях и, проигрывая сражение за сражением, после боя при Березине окончательно испустила дух. Наполеон же поступил с нею так, как поступал и с несчастными ранеными, оставленными им на произвол судьбы: через два месяца отступления, в начале декабря, он тайно ускакал в Париж, намереваясь за пределами России собрать необходимые для реванша силы. Из 608 тысяч бравых вояк, в июне форсировавших Неман, в обратном направлении его перешли всего 70 тысяч деморализованных, оборванных и голодных страдальцев.

«Война закончилась полным истреблением неприятеля» , – доложил императору Кутузов.

А за месяц до того, в начале ноября, Василиса получила изрядно поплутавшее в дороге письмо сына, написанное тремя неделями ранее:

«Любезная маменька!

Горький час отступления нашего из Москвы и пожар древней столицы уже позади. Мы выдержали сражение при Малоярославце и заставили французов повернуть на запад, что нельзя назвать ничем иным, как отступлением. Только сейчас большинству из нас, включая меня самого, стало ясно, что постыдное, на первый взгляд, бегство от Наполеона явилось на самом деле заключением его в ловушку, выберется из которой он еще не скоро, если выберется вообще. Мне приходилось слышать о том, что именно так поступали с неприятелем скифские военачальники: не давая решающего боя, они заманивали его вглубь своей территории и медленно уничтожали, нанося постоянный урон и все больше отдаляя от источников снабжения армии. Мы отступили от сего принципа лишь в одном – в сражении при Бородине, что фельдмаршалу Кутузову пришлось дать помимо своей воли. Теперь же, сделав сию вынужденную уступку настроениям в армии и воле государя, он вернулся к прежней своей тактике и весьма преуспел в ней. Благодаря хитроумному маневру при отступлении из Москвы, Наполеон был сбит с толку и вынужден был – вообрази! – сам искать на российских просторах наши войска, ускользнувшие в неведомом ему направлении. В голове у Бонапарта, очевидно, царил полный хаос: сражаться не с кем, некого покорять и нигде не возможно утвердиться победителем. Не удивительным ли разумом должен обладать его противник, использовавший сию древнюю стратегию в девятнадцатом столетии от Рождества Христова! Военный гений главнокомандующего поражает воображение.

Любезная маменька! Во время нашей с вами встречи под Москвой мне было недосуг рассказать вам об одном любопытном случае. В момент прибытия фельдмаршала Кутузова в армию он, проезжая мимо строя, где в первом ряду стоял и я, признал, чей я сын, и удостоил меня коротким разговором. Сие показалось мне удивительным, поскольку сам я нахожу, что едва ли похож на отца. Но, вероятно, со стороны фамильное сходство виднее. Некоторое время спустя фельдмаршал вызвал меня к себе и после весьма теплой и доверительной беседы предложил мне стать его адъютантом. Со всей возможной вежливостью я отказался, поскольку всегда видел себя боевым, а не штабным офицером. Сейчас же я весьма сожалею о своем выборе. И вовсе не потому, что адъютант имеет куда меньший шанс погибнуть на поле боя. Нет, дело в другом: чем дольше я являюсь свидетелем того, как искусно главнокомандующий ведет сию кампанию, тем большим уважением к нему проникаюсь. А сейчас, когда мы не просто преследуем Наполеона, но форменным образом гоним его из России вон, я начал преклоняться перед Кутузовым. И как хотелось бы мне сейчас быть ближе к сему достойному восхищения человеку, иметь возможность беседовать с ним и приобщаться к его мудрости! Неловко признаваться (и я умоляю вас скрыть мое признание от батюшки), но я испытываю к фельдмаршалу почти сыновние чувства.

О Кутузове ходит в армии множество слухов – удивляться пройденному им пути можно до бесконечности. Смертельные раны, после которых мы видим его живым; поражающая воображение победа на стенах Измаила; пикантная миссия в Стамбул, где он навестил султанских наложниц так запросто, как если бы они были его соседками по имению… Однако самую невероятную историю слышал я от одного унтер-офицера, служившего еще солдатом в батальоне Светлейшего, когда тот противостоял туркам в Тавриде. По словам сего фельдфебеля, спасением жизни Кутузов был обязан некой девице, с коей состоял в романтических отношениях, но которую затем оставил, поскольку она, будучи низкого происхождения, не могла составить ему достойную партию. Сия история весьма похожа на правду, поскольку поведана мне была с такими подробностями, кои выдумать едва ли возможно. Она произвела на меня сильнейшее впечатление, поскольку все, слышанное мной о фельдмаршале до сих пор, лишь умножало в моих глазах его славу. Однако, по зрелом рассуждении, я решил, что не вправе судить его. Никто из нас не свят, и неизвестно еще, какие грехи сколько весят на весах человеческих, а сколько – на весах Божьих…»

К тому времени, как в конце ноября русские войска победоносно вступили в город Вильно, Филарет Благово получил от матери ответ:

«…Вести о продвижении наших войск доходят до нас так поздно, мой свет! Последнее, что я слышала – это разгром Наполеона под селом Красное. Но с тех пор вы уже наверняка продвинулись дальше на запад, а корсиканец понес новые потери. Чутье подсказывает мне, что победа нашего главнокомандующего в этой войне станет ярчайшей из всех, что он одерживал. Я согласна с тобой: он – удивительный человек, и, стань ты его адъютантом, я была бы счастлива тому, сколь многое ты мог бы от него почерпнуть. Впрочем, порой не обязательно проводить с человеком бок о бок день за днем, чтобы чувствовать и понимать его. А ты, по моему разумению, куда ближе к Михайле Ларионовичу, чем офицеры из его свиты.

Что до истории о его чудесном спасении и оставленной им девице, то, даже если сие и правда, то Кутузов достоин скорее сострадания, чем осуждения. Из твоего рассказа следует, что фельдмаршал по доброй воле лишил себя любви, а жизнь без нее чудовищно тяжела и порой едва выносима. И тот, кто жертвует чувствами, польстившись на некие земные блага, теряет куда больше, чем обретает. В этой связи я имею сказать тебе, что чрезвычайно рада сердечному согласию в вашем с Наденькой браке, равно как и счастию Оленьки с Никитой. И доведись мне в скором времени покинуть земную юдоль, я сделала бы это с легкой душой, не тревожась за тех, кого оставляю, уверенная в вашем благоденствии…»