Бенито Гальдос - Двор Карла IV. Сарагоса

— О да, сударыня, случалось, и эти мысли едва не свели меня с ума, — отвечал я. — Когда ваша милость соизволила обратить на меня свой взор, я подумал, что, видно, бог пробудил в вашем сердце сострадание к сироте и что отныне все, чего я в жизни был лишен, будет мне даровано сразу.

— Неплохо надумал! — улыбнулась Амаранта. — Что ж, будь мне предан, исполняй мои приказания, и мечты твои сбудутся. Теперь слушай. Завтра я еду в Эскориал, ты должен там быть при мне. Хозяйке своей ничего не говори, я все улажу, она не станет противиться твоему переходу на другую службу. И вообще никому не проболтайся о нашей встрече. Понятно? Послезавтра ты должен явиться ко мне, из моего дома сможешь выехать в одной из карет, которые отправятся в полдень. В Эскориале мы пробудем всего неделю — придется вскоре вернуться, чтобы присутствовать на спектакле, его будут давать здесь, в этом доме. Тогда ты, пожалуй, сможешь несколько дней побыть у Пепы.

— Опять у нее? — удивился я.

— Да, у нее. Придет время, я скажу, что тебе надо будет делать. А пока ступай! Помни же, приходи послезавтра.

Я обещал быть точным и поклонился. Она ласково, почти по-дружески протянула мне руку для поцелуя, и, когда я коснулся губами белой, нежной кожи, по мне словно мороз пробежал. Ее взгляды ее манеры, все ее обращение было вовсе непохоже на обращение госпожи со слугой. Она держалась со мной, как с равным; вмиг охладев ко всему, что не было связано с Амарантой, я устремился очертя голову в сферу протяжения этого солнца, наполнявшего мою душу светом и теплом.

Я вышел на улицу. С кем бы поделиться своей радостью? Вспомнив про Инес, я бегом взбежал по лестнице на антресоли, — я, кажется, уже говорил, что мои друзья жили в том же доме. Инес была очень грустна. Когда я спросил, что случилось, она рассказала, что донья Хуана, измученная непосильной работой, захворала.

— Инес, Инесилья! — воскликнул я. — Мне надо поговорить с тобой. Знаешь, куда я еду?

— Куда? — с любопытством спросила она.

— В королевский дворец, ко двору, удачи искать. Теперь уже ты не будешь надо мной смеяться, плутовка, теперь это на самом деле.

— Что — на самом деле?

— А то, что фортуна распахнула предо мной свои врата. Помнишь, дорогая, о чем мы с тобой давеча говорили? Ты думала, я все шутки шучу. Но как же ты не понимаешь, королева моя, что все это проще простого.

— Что — проще простого?

— Да то, что если другие смогли безо всяких заслуг достичь головокружительных высот лишь потому, что некоей сиятельной особе вздумалось их приласкать, то не диво, если и со мной произойдет то же самое. Да-с, любезная синьорита!

— Ну, конечно. Когда окажешься наверху, пришли весточку. Выходит, ты, чего доброго, уже завтра сделаешься генералом или министром?

— Не надо шутить, ладно? Завтра не завтра, а всякое может быть.

Инес весело рассмеялась, а мне почему то стало неловко.

— Послушай, ты, глупышка, — сказал я ей очень серьезно (теперь мне даже смешно об этом вспоминать). — Разве гы не знаешь, что все вокруг толкуют об одном человеке, который был ничем, а стал всем, о человеке, который служил в гвардии и за одну ночь…

— Та-та-та! — безжалостно передразнила меня Инес. — Так вот в чем дело, сеньор Габриэль! Долго же вы таились! Можно ли узнать, какая это дама влюбилась в вас?

— Влюбилась, влюбилась, вот глупая! — сердито сказал я. Не в том суть. Я же не чучело какое-нибудь, ну и… Всякий человек, даже самый маленький, может встретить особу, которая…

Инес все смеялась, но я почувствовал, что последние мои слова ее огорчили, — бедняжке стоило немалых усилий сохранять веселый вид. Притворяться она не умела, смех резко оборвался, лицо стало серьезным.

— Отлично, ваше сиятельство, — сказала она, делая глубокий реверанс. — Теперь мы хотя бы знаем, как с вами держаться.

— Напрасно ты сердишься, — сказал я, уже вполне оправившись от смущения. — Сама понимаешь — поскольку некая особа намерена мне покровительствовать, я не могу быть с нею невежливым. Ах, если б ты с нею познакомилась, Инесилья, если б ты видела, какая это женщина, какая важная дама!.. Прямо слов нет, потому ничего и не рассказываю.

— И эта дама в тебя влюбилась?

— Опять ты за свое! Да тут совсем другое, детка. Пока я всего только поступаю к ней на службу, но кто знает, что будет дальше. Посмотрела бы ты, как она держится со мной! Ну точно я ей ровня. Она принимает во мне горячее участие, и она очень богата, и живет она в роскошном дворце, здесь, поблизости, и у нее уйма слуг, и в медальоне что висит у нее на шее, бриллиант величиной с яйцо, и стоит ей взглянуть на тебя, ты уже сам не свой, и она очень красивая, и при дворе ее слушаются, как самого короля, и зовут ее…

Тут я вдруг вспомнил, что Амаранта запретила мне болтать о встрече с нею, и умолк.

— Так, так, — сказала Инес. — Теперь я не сомневаюсь, что ваша милость в два счета станет преважной птицей, в галунах и орденах, — то-то будет разговоров в народе, то-то приятно вам будет слышать, как вас обзывают вором, мошенником, интриганом и прочими нехорошими словами.

— Эх, никак тебе не растолкуешь! — с досадой сказал я. — С чего ты взяла, будто все знаменитые и влиятельные люди — обязательно воры и мошенники? Ерунда это, среди них бывают порядочные, так почему бы и я не мог… Ну вот, представь себе, малышка, что сам дьявол помог мне, и я стал… Не смейся, Каньете на что был мал, — и все мы дети Адама, и Наполеон Бонапарт такой же человек из плоти и крови, как я… Перестань же смеяться, не то я замолчу.

— А я не смеюсь, — сказала Инес, с трудом удерживаясь от того, чтобы опять не расхохотаться. — Все, что ты говоришь, мой мальчик, весьма разумно. Ну да, надо только захотеть. Что стоит сделаться генералиссимусом, министром, князем, герцогом? Ничего. И зачем слепить глаза над книгами, изучать всякие премудрости, которые надо знать, чтобы толково управлять страной? Видно, водоносы и грузчики, бакалейщики и монахи только по глупости своей не бегут все в королевский дворец, где их наверняка ждет жалованье советника, лишь подмигни какой нибудь даме. И если не у всякой придворной дамы нежное сердце, пожмешь локоток придворной кухарке — и все в порядке.

— Да нет же, ты не понимаешь! — сказал я, не зная, как бы получше объяснить. — Ты говоришь: «изучать», «толково управлять» — все это ни к чему. Конечно, в прежние времена чтобы продвинуться, надо было быть человеком ученым, а теперь, малышка, другие порядки. И не один Годой, сотни тысяч таких сидят на высоких постах, а самим цена — ломаный грош. Было бы немного нахальства! Уж я — то знаю, что говорю.

— Слушай, Габриель, — сказала Инес, откладывая шитье. — Все в мире происходит так, как предназначено. Это я твердо знаю, хоть никто мне этого не говорил. Люди, которые повелевают другими людьми, занимают свое место по праву рождения, потому что… потому что так устроен мир и короли рождаются от королей. И ежели какой-то человек, не родившийся в королевской колыбели, делается владыкой мира, значит, господь наделил его особым даром, небесным даром, какого нет у других. Не веришь, вспомни Наполеона — весь мир ему подвластен, тысячи, миллионы солдат повинуются его воле; но достиг этого он сам, потому что с детства старался выучиться всем наукам — учителя только ахали, когда оказывалось, что он знает больше, чем они. А если кто возвысился, не имея заслуг, — так это по случайности, или с помощью интриг, или по прихоти королей. И что они делают, чтобы удержаться наверху? Морочат народ, угнетают бедняков, набивают себе карманы, торгуют должностями, не брезгают никакой подлостью. Зато по делам и плата: все их ненавидят, все ждут не дождутся их падения. Ах, малыш, неужели ты не понимаешь? Ведь это ясно, как божий день!