Галина Петреченко - Князь Олег

— В твоей грозной речи, дорогой дядя, я не услышал одного, — тихо сказал Ингварь, не отводя пытливого взгляда от цепких глаз Олега: — Зова твоей доброй и созидающей души!

Олег вздрогнул. Да, когда-то он обвинял Аскольда в злодействе и разрушении, а теперь вот сам затевает большой грабительский поход! Но коль боги велят идти по пути, указанному ими, то что можно сделать?

— Мы бессильны перед волей богов, Ингварь. У меня нет выбора, сынок, ибо страна, которая держится на порядке, идущем от секиры, и должна питаться действием секиры! Аскольд это понял раньше меня, — виновато проговорил Олег. — Законы силы всегда заразительны, хотя быстрее всех и ведут к гибели, — горько добавил он и жестко завершил: — Но это не значит, что, понимая, какое пагубное дело я затеваю, я откажусь от него. Никогда! Я захотел испытать вкус кровавой победы! Я жажду большой войны! И я начну ее! — гордо заявил он, глядя прямо в глаза племяннику.

Ингварь смотрел на изменившееся выражение лица своего дяди, родного брата своей матери, и не узнавал его. Всегда смелое, открытое и доброе, лицо Олега приобрело вдруг заостренные, жесткие черты и словно окаменело. «Какая сила так изменила дядю? Неужели непреклонный дух киевского Перуна так проник во все поры его души, что сумел вытеснить из нее то чистое, светлое и озорное, что притягивало к дяде толпы людей? Как они будут друг другу смотреть в глаза? Нет, это не брат моей матери. Это только великий князь Киевской Руси! Без прошлого и будущего!.. Я не могу ему сейчас сопутствовать!..» — горько решил Ингварь, круто повернулся и покинул двор князя.

«В лето 6914 от сотворения мира иде Олег на Цареград…»

Да, идет великий киевский князь Олег на Царьград и ведет с собою огромную рать, состоящую из воинов племен, подданных ему в Киевской Руси: здесь и новгородцы, финские жители Белоозера, и воины ростовской мери, здесь и знатные кривичи, и храбрые северяне, озорные поляне киевские, лукавые радимичи, терпеливые дулебы, скрытные хорваты и задумчивые тиверцы — все либо под командованием воевод своих, либо под главою именитых русичей. Они и конны, и людны, и оснащены тремя видами оружия, и кто водою плывет на стройных лодиях, омытых перед походом священной ключевою водой верными женами, кто на резвых конях скачет западным берегом Понта, к Царьграду идет.

День идут, не пение птиц слушают и не на солнце да луну поглядывают, а лишь на стремена коней, что хранят прощальные поцелуи ласковых жен, с которыми надолго распрощались и любить которых вечно обещались…

Вот конница под предводительством Карла и Веремида миновала пристани Переяславца и ступила на землю Семи Славянских Племен, территория которых объединяла древнейшие земли певнинов, дакийцев, мезийцев, сердов и кробизов, которые уже стали забывать своих языческих богов и поклонялись Христу. Кроме древнейших народов, на землю Балкан проникли волжские булгары, которые утвердили веру в Христа, под предводительством царя Симеона, и царство Семи Славянских Племен стало именоваться Болгарией.

Отважный меченосец Карл направил конницу в древний город Томы, который первым был на их пути после Переяславца.

В Томах праздновался день святого Дмитрия, все жители близлежащих селений спешили на шумную ярмарку со множеством пестрых палаток и длинных деревянных столов, на которых были разложены съестные припасы и изделия из глины, серебра, мехов, тканей и камней. Когда в город вошла конница Карла, словно вихрь пролетел по древним Томам, которые со времен пришествия булгар не помнили такого количества завоевателей и такого жестокого погрома. Сметалось все, что могло пригодиться в походе или для последующего обмена в других городах. Съестное складывалось в особые повозки и сразу же увозилось к ближайшим пристаням или причалам, где ратники передавали еду другим воинам, встречавшим добычу с дикими воплями радости и восхищения. Пир устраивался не теряя времени, прямо в ладьях: изголодавшиеся дружинники жаждали тут же грубо, зверски, немедленно удовлетворить самые низменные и животные инстинкты.

Олег со Стемиром видели все и стремились пока к одному: дать возможность ратникам выпустить из себя пар, ибо слишком долго дружина великого князя занималась созидательным трудом, а про грабительский свой дух забыла, забыла про лихую удаль, про свист ветра в ушах от широкого взмаха меча или секиры над головою дерзкого врага, про необходимость быстро соображать и метко стрелять из лука.

После Томов были разграблены Калатия, Анхиал и Ахтопол. Не миновали общей участи ни храм, ни монастырь, ни молебные избы. Все христианские, иудейские и кое-где даже языческие береговые общины Болгарского царства стонали от варварства грабителей и не знали, где найти от них спасение.

Слух о пришельцах полетел во все края Балканского полуострова и достиг столицы Византийского государства Константинополя.

И вот уже фракийская земля застонала под топотом копыт конницы русичей и вынуждена была отдать себя во власть пришельцев так же безропотно, как это сделала болгарская земля.

«Где же ты, император Лев? Где же ты, император Александр? Где же ты, патриарх Евфимий? Что ж вы бездействуете и не пошлете своего эпарха проверить, как противостоят ваши ойкии и катафрактарии, ваши воины под руководством турмархов и клайзнархов коннице русичей, чьи удаль и лихой натиск стали уже притчей во языцех всех народов, населяющих вашу империю! Что же вы замкнулись ото всех гонцов и не хотите слышать ни стонов, ни плача беззащитных женщин, стариков и детей! Лишь бы жены да наложницы ублажали вас! Лишь бы мудрые беседы ласкали слух ваш! Лишь бы повторяли вы Фотиеву речь. Ну, Фотий! Мудрый воспитатель императорских сынов! Просвещеннейший богослов! Поведай всему миру, чему ты научил братьев-императоров? Поведай своей христомудрой пастве, как можно спастись от полчищ новоиспеченного Ирода? Какими молитвами можно смягчить жестокость ударов его воинов?

«Ох, горе-правители! Найди на вас беспросветная мгла! Два мужа государственных не могут справиться с ордой варваров, которые подчиняются своему повелителю! И как подчиняются!..» — ворчал и бранился многоязыкий византийский народ, пытаясь схорониться от нашествия варваров…

Олег приказал остановиться своей флотилии в какой-то теплой, удобной бухточке и объединиться с конницей, ибо дальнейшие действия по его замыслу требовали совместных усилий.

Он ступил на чужой берег и вдохнул чужой воздух. Он посмотрел в чужое небо и увидел свое солнце! Нет, оно не пепелило его глаза и не жгло ему голову! Оно мудро смотрело прямо в его душу и ничем не укоряло его.

— Благодарю, Ярило! — обрадованно прошептал Олег, поклонившись солнцу, и, выпрямляясь, со спокойным упорством проговорил: — Нынче жертвы принесем Перуну здесь, в водах этой бухты, которую я решил назвать Солнечной.