Александр Антонов - Государыня

— Я вырву из него признание калёным железом на дыбе.

Илья не возразил, да и как он мог возразить, если в его сердце вспыхнула затухшая от времени боль утраты.

- Хорошо, моя государыня, я сейчас же пошлю за ним человека. — Илья вышел из залы и вскоре вернулся. Надеюсь, что Сапега вот–вот будет здесь, а мы давай подумаем, как подступиться к нему.

Но Елена, придя в возбуждение, не могла успокоиться. Она ходила взад–вперёд по зале, руки её не знали покоя, а в сердце бушевали ярость и материнское горе.

Илья подошёл к ней, взял за плечи:

— Успокойся, моя дорогая. Твоё сердце — славный вещун, но ты не показывай виду, что маешься. Мы возьмём его измором, я сам приложу к нему руки.

— Спасибо, дорогой. Мне и впрямь надо держаться. Но ты не сказал, с чем он приехал?

— Говорит, что король предлагает нам мену: Бреславль на любой город, который нам по душе.

— И грамоту от короля привёз Сапега?

- Пока не привёз. Король якобы просит твоё письменное согласие на обмен. Ежели бы он отдал Смоленск…

— Не тешь себя надеждами, дорогой. Тут кроется какой‑то обман: отобрал же у меня Сигизмунд Могилёв. Ладно, мы поведём речь об обмене и попросим Смоленск. Но только потом, когда про Иванушку всё узнаем.

Наступили сумерки первого октябрьского дня. В это время Сапега и десять всадников въехали во двор замка Миндовга. Илья встретил Сапегу и повёл его во внутренние покои, а воинов слуги увели на хозяйственный двор, где жили ратники. Княгиня Елена приняла Сапегу в трапезной. Она не приветствовала его и многозначительно сказала:

- Тебя, пан Сапега, привела в мой дом судьба, но ты не сетуй на неё, она не виновата в твоих злодеяниях.

Матушка–королева, о каких злодеяниях вы меня обвиняете?

— Ты их знаешь лучше меня, но спрошу я лишь об одном: куда дели из бельского монастыря моего сына? Не старайся лгать.

Ивана Сапегу пробил холодный пот. Он почувствовал пустоту в груди, ноги задрожали от слабости. «Господи, как же это я сам себя загнал в смертную яму? Да, я исполнял волю короля и изгонял монахов в Краков, но был ли с ними сын Елены? Я видал только двух молодых баб–услужниц с младенцами. Но их ли были дети?» Однако самообладание и на этот раз вернулось к Сапеге, и он ответил, как ему показалось, хладнокровно:

— Матушка–королева, если вы считаете, что в дни вашего изгнания я был в Вельске, то это не так. Меня в нём не было.

— Не изворачивайся. Я говорю не о Вельске, а о Серафимовой обители. Ты был там дважды: когда охотился за моим достоянием и когда изгонял монахов. Я хорошо знаю королевскую свиту. В ней лишь ты можешь вершить самые грязные злодеяния.

— Я способен и на благие дела, с чем и прибыл в Бреславль.

— Мы ещё не знаем, благое ли поручил тебе король. Скажу твердо одно: ты не вырвешься из замка, пока не признаешься, где наше дитя. Отпустим же, когда наш сын будет в замке.

— Великая княгиня, вы не имеете права задерживать меня, — сорвался Сапега. — Я королевский посол, и вы не хотите, чтобы сюда пришёл с войском король. Пишите грамоту, что вы готовы обменять Бреславль на любой другой город — я должен предстать перед королём. Я — посол!

— Почему ты не положил на стол королевскую грамоту? Послы с пустыми руками не появляются.

— Государыня, это только предварительные переговоры. Отвезу вашу грамоту и вернусь с королевской. Даже могу вас порадовать: выпрошу у короля для вас Смоленск, он для вас дороже моей жизни.

— Хватит напрасных разговоров, — вмешался князь Илья. — Или выкладывай всё, что знаешь о нашем сыне, или я посажу тебя на цепь в подвале, и ты будешь сидеть, пока не одумаешься.

Неожиданно эта угроза успокоила Сапегу. Он ждал чего‑то подобного, чтобы остаться в замке. Теперь у него появилась хоть какая‑то возможность исполнить обещание, данное королю. Он отрешённо сказал:

— Я ничего не знаю о судьбе вашего сына. Может быть, ведает о том лишь король. Если так угодно судьбе, ведите на цепь, а добавить мне нечего.

Илья посмотрел на Елену. Она поняла его вопросительный взгляд.

— Он лжёт. Отправь его в темницу. Он знает, куда увезли нашего сына. Посидев рядом с мерзкими тварями, он одумается и скажет, — произнесла Елена и ушла.

Ивана Сапегу в тот же час посадили в каменный каземат под замок. В цепи его не заковали, но от этого ему не было легче. Из каменной подвальной твердыни с железными дверями и с оконцем в две ладони наверху, перехваченным железным крестом, убежать было невозможно. В каземате стоял деревянный топчан, на нём лежали соломенный тюфяк и овчинная полость.

Потекло время заключения. Два раза в день узнику приносили пищу. Страж каждый раз спрашивал, не передать ли что‑либо княгине Елене. Сапега постоянно отвечал одно: «Нет!» Дворецкий мог бы вселить в Елену некую надежду на возвращение сына, но он не хотел делать это. Он всё чего‑то ждал и держался: страж, приносивший пищу, заболел, и вместо него пришёл человек, которого Иван Сапега с первого часа появления в Бреславле мечтал увидеть. Это был его человек, Митька Фёдоров. Сапега благословил его пребывать при великой княгине ещё в Вильно. Митька был в неоплатном долгу у Сапеги. В Кракове, будучи слугой, Митька дерзнул украсть золотое блюдо, но был пойман и только благодаря Сапеге король Александр миловал его и сослал на конюшню, отменив казнь.

Увидев Фёдорова, Сапега воскликнул:

- Митенька! Выходит, Бог‑то милостив ко мне. Как долго я тебя ждал! Уже зима, поди, на дворе.

- Январь, батюшка, январь. А меня прости, ясновельможный, со дня твоего появления в замке рвусь в каземат. Да око недреманное за мной ходит, вот и боялся открыть себя. Митька подал Сапеге в оконце пищу и спросил:

— Что повелишь, вельможный? Готов служить.

Сапега испугался, что Митька может больше не прийти, заторопился, суетливо достал из‑под рубахи ладанку, в которой прятал зелье, и подал Митьке.

— Надень, Митенька, спрячь на груди да в сыту, кою готовят королеве, и опорожни. А большей службы от тебя не прошу. И помни: сей замок будет твой. Сам король отпишет и титул баронский даст.

Митька радовался. Он уже пол года ходил в слугах при великой княгине, а дело ему поручили вовсе пустяковое: горшки по утрам выносил из опочивален. Но проныра много раз приносил в те же опочивальни кубки с сытой, передавая их Пелагее или Анне Русалке. Замок ему нравился и титул барона, величание тоже.

— Спасибо, благодетель. А сидеть‑то тебе тут день-другой осталось, — отозвался Митька.

— Ты слушай: как выпьет сыту Елена, в ту же ночь и приходи, выручай меня. И воинов моих приготовь в ворота прорваться. Елена же умрёт лишь на четвёртый день, так мы уже будем далеко. И близ Пелагеи будь осторожен, лови миг передать сыту Анне Русалке.