Михаил Козаков - Крушение империи

— Кабы каждый полк постановил, и — амба!

— На Чугунной бастуют, на проспекте — два завода…

— А больше нигде, мамаша?

— Что ты, голубок! Барановского завод, говорят, тоже двинулся. «Айваз» загудел, на манифестацию.

— На демонстрацию, бабка! — поправил ее кто-то.

— Я и говорю… Такое… такое, сынок, начинается.

— Давай, бабушка, булку куплю! — словно в награду за приятное сообщение сказал один из солдат.

— На, милый, выбирай, какую хошь.

— И мне, бабуся!

— Р-расходись! — раздалось вдруг с улицы, и длинный картавый полицейский свисток побежал, приближаясь, вдоль забора.

— Фараоны! — бросились врассыпную торговки, подбиг рая с земли свои корзинки… — Фараоны… душегубы!

За первым свистком — второй, потом — третий…

— Ишь ты, разгоняют, — сказала старушка со щучьим ртом, торопливо принимая деньги от солдата. — Волки столичные… ироды царские. Тьфу!

В первый момент непонятно было, почему вдруг быстро мотнула она головой, и вслед за презрительным «тьфу» неестественно далеко сдвинулся набок ее вытянутый рот, почему вдруг выступила в углу его кровь, и старушка, качнувшись всем телом к забору, упала на землю.

— Бабаня, чего ты?.. — крикнул ее покупатель-солдат.

Он подался всем телом в пролом забора — нагибаясь, протягивая руку вниз, чтобы захватить и поднять ею упавшую женщину.

Кто-то больно ударил его по руке, — он отдернул ее и поднял голову: у самого забора, почти на том же месте, где была только что торговка, стоял, замахиваясь вынутой из ножен шашкой, рослый, румяный, с коротко подстриженными бакенбардами офицер фараон. Это он расправился кулачищем со старухой.

— Гадюка царская! Солдата бить?! Ты что, сволочь, народ невинный по мордасам лупишь?.. Ребята, братцы! — истерическим голосом закричал солдат. — Наших бьют, братцы… Фараоны бьют.

Выскочивший на крик, вместе со многими из казармы, Сергей Леонидович еще издали увидел: часть забора снесена (открылась взору улица), четверо городовых направляли револьверы в безоружных солдат, звавших товарищей на помощь.

— Наших бьют! — разнеслось по двору казармы.

— Оружье, оружье бери!

Ваулин не мог бы сказать, как точно произошло все это.

В минуту двор наполнился солдатами, в следующую — вся эта масса ринулась к забору, и, вероятно, потребовалась еще только одна минута, чтобы уже весь забор был повален, превращен в щепы!

— Долой полицию!

— Бей фараонов!

— Души его… иуду!

Один из городовых выстрелил без промаха в солдатскую толпу. И тогда в ответ грянул почти в один и тот же миг десяток солдатских винтовок.

— Бей их, фараонов, без остатка!

— Давай свободу!

— Да здравствуют солдаты и рабочие! — крикнул полной грудью Ваулин: так, что его услышали в хлынувшей навстречу солдатам лесснеровской толпе.

— Долой войну! Да здравствуют свободные солдаты!

— Да здравствуют наши братья! — неслось из рядов рабочих.

Вырытые из мостовой камни полетели в полицейских. «Иуды» «фараоны» бежали, согнувшись, отстреливаясь из маузеров, в подъезды домов, в ворота дворов, вскакивали на подножку проходившей конки, ища убежища у ее перепуганных пассажиров.

Смешавшиеся в одну толпу рабочие и солдаты овладели проспектом.

Весть о солдатском бунте в минуту дошла до бастующих заводов: с Головинского с Чугунной и с Выборгского шоссе двинулись сюда новые толпы, сметая по пути полицейские заслоны.

Два опрокинутых вагона конки превращены были тотчас в трибуны для ораторов:

— Братья-товарищи, чего мы хотим? Рабочий класс призывает к борьбе. Мы пойдем на борьбу с царским режимом, за освобождение от него, за мир! Наш враг — внутри России… Это — монархия, товарищи! Это — помещики и фабриканты! Они руками обездоленного народа ведут кровавую войну во имя своих собственных интересов.

— Правильно! Сами зад на печке греют, а ты страдай!

— Товарищи!.. С каждым днем лоскут за лоскутом спадает обманный покров, под которым враги рабочих и солдат скрывали всю правду о войне. За что кровь проливать в этой бойне?.. За что отдавать свой труд, свое здоровье, свою жизнь… а? За прибыли фабрикантов?! За земли помещиков?! За благоденствие царя и его своры?!

— Верно!

— Помаялись, хватит!

— Долой войну, товарищи! Подымай всю рабочую и крестьянскую Россию против войны! Это не наша война… Наша война впереди… с нашим классовым врагом! Долой романовскую монархию! Долой войну! Да здравствуют наши братья-солдаты! Да здравствует рабочий класс!..

И кто-то вместо речи читал молодым девическим голосом стихи:

И, как и раньше, — в ответ:

— Да здравствуют рабочие Петрограда! Долой самодержавие!

— Товарищи! Надо поехать во все воинские части!

— Вот это дело!

— На заводы надо — работу бросали чтоб!..

— Только не расходиться, товарищи!

— Никому не расходиться!

— Цепь… цепь держать надо!

— Товарищи, я прочту вам, что пишет всем рабочим наша партия…

— Кака така партия?

— Наша…

— …давай!

— …российская социал-демократическая рабочая партия…

— Какая? Какая? Та, что в Думе?..

— Та, что в тюрьмах, товарищи! Рабочая партия большевиков!

— Дело! Валяй!

— Тише-е-е, товарищи!

— Давай, брат!

— Вот… наша партия… товарищи!.. Перед готовностью страдать за светлое царство социализма никогда не остановится русский пролетариат… Не остановится и перед ужасами настоящей войны… не остановится до тех пор, пока не проведет в жизнь свои заветные лозунги: долой войну! — согласны?

— Долой, долой войну! — неслось в ответ.

— Да здравствует вторая российская революция! Да здравствует демократическая республика!.. Согласны, товарищи?

— Ур-р-а!

— Да здравствует конфискация всех помещичьих земель! Согласны?

— Долой помещиков?

— Согласны, согласны! Давай дальше!..

— Да здравствует восьмичасовой рабочий день. Да здравствует международная солидарность и социализм, товарищи! Согласны?..

— Ур-р-р-а-а-а!

Митинг продолжался.

Пытавшихся проехать по проспекту, выкатывавших на пролетках и автомобилях с боковых улиц сразу же останавливали. Сидевших в автомобилях высаживали. Машинами завладевали солдаты.

Они мчались к казармам разбросанных по городу полков — за поддержкой, за оружием, с призывом восстать и выйти на улицу.

Их никто там не ждал. Ими никто не руководил — этими посланцами скрытого, еще отдаленного будущего…

Они стучались в ворота, в которых были еще крепки засовы сковавшей их власти, — полки не решались сломать их и протянуть, как лучшую помощь, железную руку, оснащенную винтовкой.