Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович

Встретив радушное, почти родственное гостеприимство, Юрий Всеволодович почел возможным расспросить о тех неправдоподобных слухах из жизни муромской четы.

— А где же, княгиня, тот заяц твой? — Юрий Всеволодович окинул взглядом все углы палаты.

Евфросинья тоже невольно повела головой вправо-влево, так что сделались видные длинные, полового цвета косы. Она тут же спохватилась, заправила волосы под убрус и ответила столь ловко в лад гостю, что тот не сразу сообразил, кто же над кем шутит:

— Не хорошо быть дому без ушей, а храму без очей.

— Как это?

— Вот и слуга князя муромского тогда не понял меня, когда сидела я в избе и точила кросна, а рядом тот заяц мой прыгал. А слова-то мои вовсе и не загадочны: как тогда, в рязанской деревне Ласково, так и сейчас оказалась я в простоте. Как тот слуга, так и ты вошел в мой дом и в хоромину мою вошел нежданно для меня. А если бы был в доме пес, он бы почуял чужого человека, залаял бы, не увидал бы меня слуга сидящей в светлице, а ты — простоволосой. Это дому — уши. А если бы было тут дитя, сказало бы, что ты входишь. Это — храму очи.

— А еще что ты сказала тому слуге?

— Что мать и отец мои пошли взаем плакать, брат же мой пошел через ноги зреть в навье…

— Покойник, что ли?

— И он, слуга Давидов, не понял тогда. А обиняк и тут не велик. Сказала я, что отец мой и мать пошли взаем плакать, так они пошли на погребение и там плачут. Когда же их смерть придет, другие по ним плакать станут: это заимодавный плач. А про своего брата я сказала потому, что он и отец мой — древолазцы, в лесу с бортей мед берут. Брат и отправился на такое дело. А лезучи вверх на дерево, надобно через ноги вниз на землю смотреть, чтобы с высоты не сорваться, не погибнуть.

— Однако, княгиня, слуга-то не затем к тебе приходил, чтобы загадки отгадывать?

Евфросинья строго, в упор смотрела на Юрия Всеволодовича широко распахнутыми серо-голубыми глазами, то ли обдумывала, как ловчее сказать, то ли вовсе не желая отвечать. Поправила наручи, поддернула накапы — длинные широкие рукава летника.

— Это я посылал слугу, чтоб он нашел мне в Рязани врача, — вступился Давид Юрьевич, усмехаясь с лукавством. — Острупел я сильно, язвами покрылся, болезнь тяжкая меня свалила, и ни один лекарь не умел мне помочь.

— Да, да, так он мне и сказал. — Евфросинья снова в нерешительности поиграла наручами. — Я говорю: приведи сюда князя, если он будет мягкосерд и смирен в ответах, будет здоров.

— И все, что ты сказала? И никакого другого условия? — опять спросил Юрий Всеволодович, помня по рассказам отца, что эта скромница предерзко потребовала от княжеского посланца.

Лицо княгини зарумянилось улыбкой:

— А условие мое было простое — чтоб женился на мне Давид Юрьевич. — Она призналась в этом свободно и чистосердечно, как безгрешный вполне человек.

— Ну, а ты, Давид Юрьевич, что?

— Обманул!.. — сокрушенно потряс тот седой головой. — Каюсь, обманул девицу столь пригожую! Подумал, да разве может дочь древолазца моей супругой стать? Да меня засмеют!.. Однако велел передать, что если уврачует, женюсь. — Старый князь вздохнул, но без раскаяния, сдерживая смех. — Да ведь и Евфросиньюшка моя не проста была. Прислала малый сосудец с каким-то снадобьем и велела: ведите, мол, вашего князя в баню и вот этим помажьте, а один струп оставьте не помазан. А слуга мне говорит: она, мол, в сосудец-то квасу налила и только дунула в него. Ах, думаю, сама она обманщица, и решил ее испытать. Послал ей льну малого веса. Если она столь премудра, пусть учинит мне одежду, пока я в бане буду.

Тут супруги оба от души расхохотались. Видно, приятно было им вспоминать свое славное молодое время.

— А она мне шлет полено, — продолжал Давид Юрьевич.

— Полено? — Тут и Юрий Всеволодович развеселился. — Пошто полено?

— А не трот, говорит, пока я этот лен чесать буду, князь мне из полена станок сделает, чтобы полотно ткать могла… Ну, думаю я, и впрямь она девица мудрая. Полено сие я выкинул, стал струпья мазать, а один оставил, как было велено. И что ты думаешь? Исцелился! Но жениться все-таки не стал! И я не прост! Дары ей послал. Не приняла. Гордая, значит. Ну, я живу, не тужу. А струп мой стал тем временем расти и по всему телу ползти. Ах ты, думаю! Что делать?.. Пошел к ней, повинился… И ведь ни малого гнева на меня не держала! Удивлялся я тому и восторгался ею и, грех сказать, влюбился, себя не помня.

Княгиня Евфросиния глядела с откровенным торжеством, лучась морщинками. Юрий Всеволодович даже позавидовал, как удалось им за столько лет супружества сохранить не только взаимное расположение, но и полное родство душ. Как будто угадав его мысли, княгиня сказала тихо и убежденно:

— Бог совокупил — человек не разлучает.

За долгие годы совместной жизни они даже и внешне сделались похожи. Сидели рядышком, как брат с сестрой, погруженные в свои дорогие воспоминания.

— Так что же нужно для полного счастья семейного? — спросил их Юрий Всеволодович. Думал, скажут: любовь, согласие, доверие, ну, что обычно говорится в таких случаях.

— Совесть христианская нужна и благочестие, — сказал Давид Юрьевич.

В поход на камских булгар решили идти вместе, объединенным воинством. Муромский князь молодцевато, без помощи стремянного вскочил в седло. А как он сидел на коне! Пожалуй, ловчее самого Юрия Всеволодовича.

Княгиня вышла проводить мужа на берёг Оки.

Удивительным был тот день. И даже трудно сказать, чем он был удивителен. Какая-то кротость была во всем: в медленном струении реки, в мягком блеске солнечного утреннего света, в молчаливом стоянии леса. В такой день неохота воевать. Почему и отчего все обрели в Муроме покой и благодушие? И все одинаково обрадовались, когда на подходе к устью Оки завидели впереди небольшой отряд всадников с высоко поднятым белым стягом.

— Бирючи!

— Переговорщики!

Воевода Еремей Глебович распорядился, чтобы передовой отряд дружинников встал цепью от леса до берега реки, а остальное воинство, исполчившись на всякий случай, встало в засаду.

Долетели звуки воинской трубы: переговорщики просили дозволения приблизиться. Юрий Всеволодович дал знак — дети боярские поставили великокняжеский стяг с ликом Спасителя. Заиграли сопели. Ударили бубны.

Камские булгары не отличались воинским духом и старались действовать не силой, но хитростью и обманом. Воспользовались междоусобием во Владимиро-Суздальской земле, захватили город Устюг. Чтобы утвердиться в нем, стали просачиваться в междуречье Оки и Волги. Неизвестно, сколь далеко подвигнула бы их алчба, если бы Юрий Всеволодович не поспешил с карающим походом.

Получив во второй раз великое княжение, ему пришлось заняться внутренним устроением, каковое было весьма запущено, пока правил брат Константин, болея и слабея с каждым днем.