Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович

— Люди, не дайте ему умереть! — второй раз провыла Феодора.

Владимирцы молчали, опустив руки. Мстислав сказал:

— Не стрелять.

Толмач на коне подъехал и стал напротив Всеволода, показывая, что признает его за старшего:

— Хотите заполучить князя Ульдемара, отворяйте ворота.

И тут закричал, задыхаясь, сам Владимир:

— Братья? Не жалейте меня!.. Лучше умрите. Не верьте поганым! Всех перебьют!

Стражник ударил его в живот, и Владимир свалился лицом на снег, залитый кровью.

И вот тогда произошло такое, отчего содрогнулись и издали единый стон все находящиеся на стене.

Татары начали наносить Владимиру удары мечами. Отскочила и покатилась голова с оскаленными зубами. Сочно, с хрустом отделились руки с торчащими из них бледно красными костями.

Продолжая кромсать тело, татары покрикивали:

— Урус нам баран варил! Мы урус баран рубил!

Люди на стене отворачивались. Некоторые, не выдержав, убегали.

Феодора без памяти повалилась на руки Ивану Спячею.

Всеволод перестал что-либо различать. Его, поддерживая, свели по сходу.

В веже, согнувшись пополам и стеная, Митька блевал прямо на сложенное оружие.

Над расчлененным телом юного князя безбоязненно закружили вороны, с карканьем на лету расклевывая теплую еще человечину.

Татары отходили к своему стану не торопясь, будто зная, что ошеломленные владимирцы не в силах ничего предпринять сейчас. Правда, несколько стрел донеслось запоздало, ранив в ногу лошадь, шедшую последней.

Весть о том, что князя Владимира притащили из Москвы и зарубили у Золотых ворот, быстро облетела город. Не проникла она только в княжеский дворец, где тосковала в ничего не знании Агафья Всеволодовна.

Кого-то надоумило ударить в колокол сполошным звоном.

Народ побежал в Срединный город на торг и в церкви. Великая княгиня велела и Беляне бежать, разузнать, почему звонят, и больше она свою девку не видела.

Про Агафью Всеволодовну забыли. А может, просто боялись сообщить ей о гибели младшего сына. Никто не поспешил взять на себя сию печальную обязанность.

Епископу Митрофану, однако, доложили сразу, и он велел немедля начать в церквах последование на исход души, состоящее из канона и молитв, обращенных к Иисусу Христу и Пречистой Богородице:

— Время помощи Твоей пришло, Владычице, время Твоего заступничества…

Сполошный звон сменился медленным и редким заупокойным.

Видимо, это немало удивило татар: почему русские перестали варить смолу, ушли со стен и начали звонить в колокола, — пока знающий здешние обычаи толмач не объяснил, что это — от огорчения, что их князя изрубили на куски. Они этого не переносят.

Можно было ожидать, что после столь грозного устрашения татары кинутся на приступ. Но они по-прежнему занимались мирными делами — разгружали вновь подошедшие обозы, кормили лошадей, сами ели у костров.

На следующий день, прознав от кого-то, что усадьба великого князя владимирского находится в Суздале, часть воинства отошла туда.

— Верить им нельзя ни на ноготь, — убеждал Петр Ослядюкович. — День и ночь надо зрить в оба.

Решили нести охрану города попеременно: днем воевода Петр, с заходом солнца до полуночи Всеволод, затем до утра Мстислав.

Всю ночь в княжеском дворце, зажегши свечи, читали Псалтирь по новопреставленному.

— Душа моя повержена в прах, оживи меня по слову Твоему…

— Душа моя истаевает от скорби: укрепи меня по слову Твоему…

Страждущие по убиенному: семья, слуги и дети — стояли на коленях в молельной. Всеволод — впереди всех, крепко ударяя порогами в лоб и в грудь, повторял за священником:

— Сильно угнетен я, Господи, оживи меня по слову Твоему… Ты — покров мой и щит мой, на слово Твое уповаю..

Никогда раньше не ощущал он эти речения столь истинно священными, не проникал всей глубины надежды, заключенной в них, когда чувствуешь, что осталось лишь единственное упование — Отцовство Небесное. Казалось, сам младший брат во всем расцвете его девятнадцатилетия, а не то искалеченное полуживое существо, какое видели со стены посреди татар, взывает, душевно стеная:

— Услышь голос мой по милости Твоей, Господи, по суду Твоему оживи меня…

Основание слова Твоего истинно, и вечен всякий суд правды Твоей…

Да приблизится вопль мой пред лице Твое, Господи; по слову Твоему вразуми меня…

Да придет моление мое пред лице Твое; по слову Твоему избавь меня…

Да живет душа моя и славит Тебя, и суды Твои да помогут мне…

Мелкие слезы струились по лицам женщин, но никто не издал ни вздоха, ни всхлипа. Молились втайне и в тишине. Все были потрясены не только гибелью князя Владимира, страшно было за Агафью Всеволодовну: ведь ей так и не сообщили. Старший сын сказал:

— Погодите. Не хочу еще и ее смерти.

По учению Православной Церкви, когда тело уже бездыханно, душа проходит страшные мытарства и имеет великую нужду в помощи молитвенной. Поэтому тотчас после смерти начинаются панихиды об упокоении усопшего.

«Панихида» в переводе с греческого означает «всенощное пение», то есть моление, которое совершается в течение всей ночи. Еще в первые века христианства, когда свирепствовали гонения за веру, вошло в обычай ночью молиться над усопшими и за усопших. В эти страшные времена христиане, боясь ненависти и злобы язычников, только ночью могли убирать и провожать в вечный покой тела погибших мучеников, истерзанные и обезображенные, ночью же молились и над их гробами: в дальней пещере или на кладбище иль в самом уединенном доме под покровом тьмы, как бы символизирующей тогдашнее состояние мира, возжигали свечи и совершали заупокойные богослужения, а на заре предавали останки земле, веруя, что души усопших возносятся в вечное царство света, мира и блаженства. С тех пор молитвы над почившими Церковь и назвала панихидами, давая полную свободу сердцам остающихся на земле излиться в слезах и прошениях.

После заупокойного канона погасили свечи, и певчие тихо запели погребальную стихиру:

— Какая сладость в жизни пребудет не причастною печали? Чья слава устоит на земле непреложной? Все здесь — ничтожнее тени; все обманчивее сна; одно мгновение — и все это похищает смерть; но упокой, Христе, Человеколюбче, во свете Лица Твоего и в наслаждении Твоею красотою сего раба Твоего новопреставленного Владимира, которого Ты избрал.

— А где же тело его? — раздался голос.

Все, включая певчих и священника, в страхе оглянулись. Позади стояла Агафья Всеволодовна. Распущенные волосы золотистым плащом укрывали ее.

— Я давно слушаю, — говорила она удивленно, — а тела не вижу. И гребень забыли на пояс ему привесить. Ведь забыли? Вот я свой принесла.

— Матушка! — К ней сразу подбежали, схватили под руки, думая, что сейчас упадет.