Борис Тумасов - Мстислав

Издалека Гюряте видно, как свевы возятся со сходнями, крепят их.

Прибежали дружинники, оттеснили толпу от берега, стали тыном.

- Значит, жди, скоро князь пожалует, - заключил мастеровой.

Парамонова боярыня приподнялась на носки, вытянула по-гусиному шею. Недовольно промолвила:

- Ничего не вижу. Сказывала, пойдём раньше. Экой!

Боярин смолчал. Негоже пререкаться с бабой, пусть даже с боярыней, да ещё меж людей. На то хоромы есть. А тысяцкий рад, боярыню подзуживает:

- Вестимо дело, надо было загодя явиться. Ну да Парамон завсегда так, нет о жене подумать. Ты уж, боярыня, построже с ним, Парамон доброго слова не понимает, я уж его с мальства знаю.

- Эк, и не совестно те, Гюрята, иль боярыня молодка какая, - пристыдил тысяцкого Парамон и, обиженный, выбрался из толпы. Следом ушла и боярыня.

Тут народ зашумел:

- Князь Ярослав идёт!

- Где? Что-то не примечу!

- Да вона, с пригорка спускается!

- Ага, теперь разглядел.

- Разглядел, когда носом ткнули! подметил сосед Гюряты, и в ответ раздались редкие смешки.

Ярослав шёл в окружении рынд [67] Рынды - телохранители. , по правую и левую руку воеводы Добрыня и Будый. Воеводы оба на подбор, высокие, плечистые, шагают грузно. Князь им чуть выше плеча, ко всему и худ. На Ярославе алый кафтан, шитый серебром, соболья шапка и сапоги зелёного сафьяна. У воевод шубы тонкого сукна, под ними кольчатая броня на всяк случай. Кто знает, с чем явились свевы. Сапоги, как и на князе, сафьяновые, а шапки из отборной куницы.

Шагов за десять до дракаров Добрыня и Будый отстали от Ярослава, а он приблизился к сходням. Навстречу шла Ирина в длинном до пят платье из чёрного бархата, на плечи накинут узорчатый плат, а непокрытую голову обвила золотистая коса.

Замер Ярослав. А в толпе бабий шум:

- Соромно, волосы-то напоказ выставила…

- Ха, в заморских-то странах, видать, и нагишом стыду нет.

Гюрята прицыкнул на баб:

- Не трещите, подобно сорокам, поживёт княгиня на Руси, обвыкнется.

Высоко несёт голову дочь свевского короля, гордо, на люд внимания не обращает, будто и нет никого на берегу. Со сходней на землю ступила твердо, князю поклон отвесила не поясной, по русским обычаям, а по-заморскому, чуть голову склонила.

«Властна, видать, будет княгиня», - подумал Гюрята, и, будто разгадав его мысли, мастеровой рядом проговорил:

- Идёт-то как, ты погляди, не иначе кремень-баба! А лик-то бел да пригож, ишь ты…

- Ай да Антип! - подметил другой мастеровой. - Княгине хвалу воздаёт, своей же жены не примечает.

- Своя-то она своя, - проговорил мастеровой Антип, - её Каждодневно зрить не возбраняется, а вот княгиню-то, да ещё заморскую, в кои лета поглядеть довелось.

- Коли так, разглядывай. Ай и в самом разе стойко ходит варяжская невеста.

Ярослав уже подал Ирине руку, повёл с пристани. Часть свевов осталась на дракарах, а десятка три, закованных в броню, с копьями и короткими мечами, стуча по бревенчатому настилу тяжёлыми сапогами, двинулись следом за Ириной. На викингах рогатые шлемы, поверх брони накинуты тёмные, подбитые мехом плащи. Свевы шли по два в ряд, все безбородые, с отвисшими усами. Лишь у одноглазого ярла, шагавшего впереди отряда, с чёрной повязкой на лице, седая борода и плащ не как у всех, златотканый. Гюрята знал этого ярла Якуна, старого варяжского воина, и не удивился, что король Олаф доверил ему охранять дочь. Верный языческой клятве на мече, он сражался под Антиохией с сарацинами, служил в гвардии базилевса, водил торговые караваны.

Якун тоже заметил тысяцкого, поднял руку в приветствии. Рядом С Якуном шёл ярл помоложе. Этого Гюрята тоже видел лета три назад. Его зовут Эдмунд. Он приходил в Новгород торговать, воротившись из удачного похода.

Эге, сколь варягов призвал Ярослав, - сказал кто-то в народе.

Ему ответили:

- Княжья забота - звать, а ноугородская - корми!

- Корми в одном разе! Тут ещё за службу платить будешь свевам. Будто своей дружины ему нет.

- Да, за гривнами к нам пойдут, что и говорить. Вона Гюрята, он казной ведает, ему лучше знать.

Тысяцкий, будто не расслышав, выбрался из толпы.

Отойдя от людей, Гюрята повернул на мост. Внизу, у свай, река грязная, водой прибило щепки, коряги. В отрочестве Гюрята любил нырять с моста. Но то было давно. Сейчас уже Пров в таких летах, как он тогда был. «Пров, Пров, не лезет тебе в голову ученье…» - подумал тысяцкий о сыне.

Перейдя Волхов, Гюрята направился на епископское подворье, где в стороне от других строений стояла скотница - каменное здание с маленькими, высоко поднятыми зарешеченными оконцами и с толстой, окованной листовым железом дверью.

Два ратника в доспехах бодрствовали на карауле. Тысяцкий отвязал от пояса связку ключей, отомкнул замок, переступил порог, постоял, пока свыкся с полумраком, потом пошёл не торопясь вдоль стен. На кольях висели связки шкурок. Гюрята пробовал рукой их нежный мех, убеждался, что время не подпортило их, переходил к другой связке. За мехами располагались коробья с золотыми и серебряными изделиями. Всё это от торговых людей Великому Новгороду. Дальше тесно жались один к одному кожаные корзины с русскими гривнами да иноземными золотыми монетами. И всему этому он, Гюрята, ведёт точный счёт. Его забота, чтобы богатство в скотнице не уменьшалось, а прибывало. Хоронится у тысяцкого тайная дума - услышать, как Новгород окажет Прову такую же честь, как оказал ему, Гюряте. Но, видно, тем мыслям не суждено сбыться, скудоумен Пров и бесхитростен.

Гюрята вздохнул, закрыл дверь скотницы, навесил замок…

Многолюдно и разноязыко новгородское торжище. Водным путём прибывают гости из варяжских земель: свевы и нурманы, даны из Роскильда, немцы из ганзейских городов По Днепру и Ловати, перетягивая ладьи волоком, приплывают купцы из Киева, знают Новгород гости из царственной Византии, а подчас на торгу слышится речь купца-мусульманина из далёкого Багдада или Хорезма. Через моря и многие реки пролегает путь этих гостей. И хотя есть у купеческих караванов стража, не одна опасность подстерегает их в дороге. Но таков удел купца. Нет торга без риска.

На новгородском торгу ряды крыты тёсом - задождится, купцу не боязно, и товар и сам в сухости. Гостевые лавки не пустуют, иноземные и русские торговые люди всяк своё выставили, кричат, зазывают покупателей. Варяги, те больше броней да оружием похваляются. Хорошо железо у свевов. Немцы и византийцы всякой всячиной обложатся, гости с Востока навезут пряностей, на весь торг запаху, а русские купцы пушнину выставят иноземцам на удивление.

Есть на торгу свои ряды и у новгородских мастеровых: кузнецы и гончары, плотники и кожевники умельцы хоть куда.

На потемневших от времени полках разная битая птица, тут же свисают на крючьях окровавленные говяжьи, свиные и бараньи туши, заветриваются. По теплу мухи сажают на мясе червя, и оно пахнет несвежо.