Юрий Лиманов - Святослав. Великий князь киевский

— Запомни: ты ничего не видел, ничего не знаешь.

Княжич ускакал...

Медленно, неуверенно запели цикады, потом хор их окреп и опять зазвучал неумолчно, словно и не случилось только что самое страшное, что только может произойти не земле, — убийство человека человеком...

Рано утром Ягуба заглянул в библиотеку. Паисий сидел над книгой в одиночестве.

— Отче! — окликнул его боярин.

— Да, боярин? — Паисий встал, поклонился.

— Горестную весть слушал? — Ягуба вошёл, прикрыл за собой дверь.

— Какую, боярин?

— Вадимысл убит сегодня ночью! — сказал Ягуба.

Паисий помотал головой, вытянул перед собой руку, как будто хотел этим сказать: чур меня. Лицо его сморщилось.

— Боже праведный... как же так. Господи? — И спросил бессмысленно: — Насмерть?

— Убивают насмерть, отче.

— Упокой душу раба твоего новопреставленного, — закрестился Паисий, рухнул на колени, забормотал молитву, перебивая её несвязными восклицаниями: — Зачем... почему... Вандалы, варвары! — Встал, держась рукой за сердце — Ох, боярин, не могу уразуметь ;случившегося... Какая же потеря для славы русской...

— Да, потеря, — согласился Ягуба, внимательно наблюдая за монахом.

— Нищим он был, безобидным, увечным... Кому какая корысть в его смерти?

— То лишь убийцам ведомо.

— Ох, да что же это делается? Из каких мук вышел, выжил, уцелел, чтобы на родине... Господи!

— Причитаниями розыску не поможешь, отче. Покажи-ка мне список «Слова». Может, и есть там какая ниточка для начала?

— Сейчас, сейчас, боярин, только вот с мыслями соберусь... Сердце захолонуло... — Монах тяжело встал с колен, сделал шаг, оперся на ларь. — Ноги не идут... беда-то, беда... — Побрёл, шатаясь, к полкам. — Намедни в переплётную намеревался отдать, да забегался с книгами для великого князя, не успел... Тут вот и оставил...

Ягуба за монахом не пошёл, сел, глядя в окошко.

— Где же он? — донёсся до него голос Паисия.

Ягуба ждал. Монах всё не шёл. Только слышно было, как сопел он за полками, время от времени вопрошая кого-то невидимого:

— Да где же список-то?

Наконец вышел из-за полок, неверно ступая, подошёл к Ягубе, упал перед ним на колени.

— Не казни, боярин, похитили! Нет моей вины в том... Господи, единый список был... и певца нет...

— Ключ от библиотеки у кого?

— У меня, боярин, вот он. — Паисий стал рвать ворот рясы, потянул за шнурок, вытащил ключ. — Как же, вот он, на сердце ношу, рядом с крестом... Второй у великого князя...

— Не трясись, отче, проверь ещё раз.

— Да проверил я, всё проверил... — Он проворно вскочил, бросился к ларям, стал открывать их один за другим, заглядывать, выбрасывать из них листы пергамента, свёртки рукописей, какие-то обрывки, перья... — Нету!

— Нету, — повторил Ягуба. — Я доложу великому князю, подумаем, как с твоим нерадением быть...

— Да, да, конечно... теперь всё едино... — Паисий сел, уставился в пол. — Вчера, когда уходил, здесь он был, здесь, сам видел...

Ягуба ушёл.

Паисий опять опустился на колени и стал молиться — вслух, истово; по лицу его текли слёзы...

Великий князь спал долго.

Ягуба несколько раз заглядывал в светёлку, даже кашлянул осторожно — так не терпелось сообщить весть.

Наконец Святослав поднялся.

Боярин тут же поскрёбся в дверь, всунул голову.

— Потом, — отмахнулся великий князь.

— Доброе утро...

— Сказано, потом!

— Воля твоя, государь, только я хотел сообщить, что татьба [57] Татьба — разбой, кража. у самых киевских стен.

— Неужто не видишь, что не до того мне...

— Убит певец твоей милости, государь, — быстро произнёс Ягуба.

— Не может того быть, боярин! — На лице Святослава отразилось такое недоумение, растерянность, что Ягуба даже заколебался в правильности своих предположений.

— Увы... — произнёс он с приличествующей сообщению скорбью.

— Как убит? — Святослав запахнул заячью душегрейку.

— Ночью в постели зарезан. И жена его невенчанная, по имени Мария. Та — во дворе. И слепой гудец Микита там же...

Святослав опустил голову, зябко поёжился, сунул руки под душегрейку, отчего стал похож на больную птицу.

— Горестная весть. Певец был от Бога дивным даром взыскан. Помолимся за упокой его души... — Святослав перекрестился. — Недосмотр, боярин, чреватый последствиями, а?

— Уж не на меня ли, великий князь, вину поворачиваешь?

— Говорю — недосмотр.

— Моё дело — всё, что на твоём дворе.

— И в стенах киевских.

— А он твоим повелением за стеной на жительство был определён.

— Это так... Закажешь сорокоуст из моей казны.

— Ещё убит на том же дворе дружинник князя Романа.

— Дружинник Романа убит? — растерянно спросил великий князь.

— Увы, — повторил Ягуба.

— Чего ему там понадобилось?

— Не знаю, государь. Мёртвые молчат.

— Это верно, мёртвые молчат... Кто нашёл трупы?

— Обходчик. Сразу же мне донёс. Я приказал рта не открывать, трупы убрать тихо...

— Умница, Ягуба, умница... Ни к чему слухи множить, да к тому же сразу после пира... А как дружинник-то убит? Мечом, ножом?

— Мечом, государь, — ответил Ягуба и подошёл поближе к Святославу.

— В доспехе был?

— В боевой кольчуге.

— Охо-хо-о... Горе, горе... — Князь ссутулился ещё сильнее. — Думается мне, напали на певца ночью лихие люди, а дружинник Романа, видать, мимо проходил, крики о помощи услыхал и вступился... Честь ему. Закажешь поминание, и пусть священник восславит... И вдове пять гривен... нет, десять гривен от меня. А как князь Роман наградит, то его забота...

Святослав выпрямился, как бы показывая, что тяжёлый разговор окончен.

— И князь Роман убит, государь.

По лицу Святослава метнулся испуг, руки его, совершив некое непроизвольное движение, стали медленно оглаживать бородку, будто успокаиваясь, затем неожиданно ухватили Ягубу за ворот. Великий князь вскочил и стал трясти боярина, злобно выкрикивая:

— Убит князь Роман?! Убит? Ты с кем хитрить вздумал, пёсий сын? Со мной? Куда нос суёшь? Что вынюхиваешь? Что замыслил?

— Ничего, государь...

— Почему о том, что Роман порубан, последним сообщил? О каких-то смердах да певце — первым делом, а о князе, Мономаховиче, — последним? Говори!

— Боялся гнева и скорби твоей, великий князь!

— Ты? Боялся? Скорби моей? — Святослав с силой швырнул Ягубу на пол, склонился над ним, зашипел, брызгая слюной: — Уж не в скоморохи ли готовишься? В глаза, в глаза мне смотри! — И сам впился глазами в зрачки поверженного боярина. Потом так же внезапно отпустил, выпрямился, стряхнул что-то невидимое с любимой душегрейки и сел. Спокойно, словно не он только сейчас кричал, спросил: — Выдал я себя?

— Выдал. — Ягуба поднялся, встал над князем: хозяин положения!

— Чем?