Николай Коробков - Скиф

— Девушка из Иудеи, — они редко попадаются на рынках, их народ считает грехом продавать своих женщин чужеземцам. Замечательная красавица и знает много прекрасных плясок, известных только ее стране. Пусть господин посмотрит ее ноги — сама Терпсихора [29]не имеет таких... Но есть и другие девушки, еще более красивые, — продолжал он. — Посмотри, господин, вот эту. Я только недавно получил ее из Колхиды, из области, лежащей за теми скалами, где терзался закованный Прометей. Она совсем дикая и не умеет говорить ни на одном понятном языке. Ее кожа прозрачнее перламутра и так бела, что светится в темноте; посмотри, только у женщин ее страны бывают такие глаза, цвета аметиста, и волосы пышные и красные, как пламя. Говорят, что народ их произошел от смертной девушки, своей красотой прельстившей гения огня. Потомки его и теперь приносят ему жертвы перед выходящими из земли огненными столбами. Так является им их божественный предок. Женщины этого народа очень редки, — мало кто решается проникать в их страну, но их красота и пламенный нрав заставляют восточных владык тратить огромные деньги, чтобы купить хоть одну такую для своего гинекея... [30]

Он распустил и встряхнул волосы, лежавшие на спине девушки тяжелым узлом; они загорелись на солнце и окружили ее огненным ореолом.

Сенатор сделал знак рукой; невольницу отвели и поставили среди его рабов, закутав широким покрывалом.

— Взгляни еще на эту девочку из Галлии, господин, — продолжал торговец, — в этой холодной стране женская красота расцветает поздно, а она еще очень молода. Впрочем, не мне хвалить ее — ты видишь сам. Сын архоната предлагал мне за нее талант [31], но это ничтожная цена.

Сенатор лениво усмехнулся.

— Она, конечно, не стоит таланта. Во время наших последних походов в Галлию их привозили так много, что подобных невольниц можно встретить на всех италийских рынках. Скоро каждый римский гражданин, даже живущий в Субуррском предместье [32], будет в состоянии покупать себе таких рабынь. Но эта девочка мне нравится. Ты получишь за нее десять мин. Благодари богов за то, что мне жарко: эти десять мин даю тебе только потому, что ее кожа кажется мне прохладной и сохранившей свежесть снегов ее родины. Автесион, — обратился он к своему секретарю, — запиши сделанную покупку, и пусть отсчитают деньги.

Жара делалась ему несносной. Он приказал послать раба за носилками и медленно пошел по направлению к морю.

Рынок становился все более шумным. Охваченные азартом спора, покупатели и продавцы, торгуясь, размахивали руками, призывали в свидетели богов, осыпали друг друга звонкими ругательствами. Образовалась целая свалка около осла, со спины которого толпа сбросила корзины с виноградом и персиками. Погонщик старался водрузить их на место и отгонял черных от загара мальчишек. Они вертелись вокруг и с визгом подбирали рассыпавшиеся плоды.

Широкая каменная лестница вела вниз с высокого крутого берега; последние ее ступеньки терялись в мелком горячем гравии, покрывавшем широкую полосу морского прибрежья.

Опираясь на руку секретаря, сенатор медленно спустился вниз и, подойдя к самой воде, сел на большой серый камень. Маленькие голубые волны, теплые и прозрачные, набегали с ровным шелестом, покачивая на своей поверхности радужные комочки медуз, похожих на хрустальные колокольчики.

— Сегодня Понт похож на наше италийское море, — сказал сенатор. — Вода так же сияет под солнцем, такая же голубая и прозрачная. Только берега кажутся унылыми и суровыми, да слишком много шума доносится из города. Невероятно крикливы эти греки. А все-таки хорошо...

Он помолчал, вглядываясь вдаль, где белые паруса рыбачьих лодок четко вырисовывались на сливавшейся синеве моря и неба.

— Чувствуешь, как пахнет соленой водой, немного рыбой, морскими водорослями? Восхитительный свежий запах... Противно возвращаться в этот грязный городишко. Посмотри, где я еще должен быть сегодня.

Не раскрывая табличек, секретарь доложил:

— Ты хотел, благородный Люций, быть сегодня у архонта, осмотреть памятники некрополя, прочитать плиты присяги херсонаситов и их договоров с соседними городами. Потом ты хотел заехать к Адриану.

Из-за поворота каменистого берега показались великолепные носилки, окруженные несколькими рабами и воинами в римском вооружении.

— Отправляемся, — сказал Люций, взглянув на солнце, уже приближавшееся к зениту. — К архонту [33]я сегодня не поеду. Сначала к Адриану, потом осмотрим памятники.

Он подошел к лектике, удобно расположился на подушках и погрузился в пурпурную тень спущенных занавесок. Рабы подняли носилки и, ровно шагая, понесли по дороге в город.

Инзула [34]Адриана стояла неподалеку от морского берега на обширной возвышенности, довольно круто спускавшейся к морю. Рассаженные опытным садовником великолепные магнолии осеняли усыпанные мелким гравием дорожки; заросли лавров и олеандров скрывали сложенные из туфового камня гроты, где над прохладными бассейнами улыбались мраморные нимфы и амуры, прищуриваясь, натягивали луки.

По бокам обширной гладко выстриженной лужайки, развертывавшейся перед небольшой, изысканной архитектуры виллой, стояли две прекрасные мраморные копии с Поликлетова Дорифора и Диадумена [35]. Три низких широких ступеньки вели к выступавшей между пилястрами массивной двухстворчатой двери, обитой бронзой, украшенной изображениями битвы между Ахиллом и Гектором под стенами Иллиона.

Привратник поспешно распахнул двери, и Люций, сопровождаемый секретарем, вступил в небольшой вестибюль; на его внутреннем пороге выделялось выложенное мозаикой приветствие: «Salve» [36]. Вдоль украшенных оружием стен тянулись длинные узкие скамьи, на которых сидели ожидавшие приема клиенты, приветствовавшие сенатора низкими поклонами.

Люций миновал остиум [37], с выложенными белым мрамором стенами, и через широкую арку, задернутую пурпуровой завесой, вошел в обширный коринфский атрий [38]. Яркий свет падал через четырехугольный просвет потолка на неглубокий, полный воды имплювий [39], отделанный мрамором, окруженный пышными причудливыми растениями, вывезенными с юга и востока. По сторонам, углубленные в стенах атрия, украшенные пластинками слоновой кости двери, с прорезанными для света окошечками, вели в небольшие кубикулы [40]. Посвященный ларам и пенатам [41]алтарь возвышался за имплювием на невысоком пьедестале; против него две обширные ниши «крылья» заключали в себе сделанные в виде храмиков шкафы с отворенными дверцами. Здесь помещались обычно изображения предков хозяина дома; у Адриана, человека темного происхождения и к тому же лишь временно жившего в Херсонесе, висели чеканенные из золота и серебра медальоны, изображавшие государственных мужей, полководцев и философов.