Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

Князь хотел бы отрицательно ответить на этот вопрос. Но утомленный вчерашними испытаниями и сегодняшним непростым разговором, незаметно заснул.

Во сне князь увидел себя в аду. Сидел за столом с обильными яствами в обществе полужен-полузмей. Хвостатые черти прислуживали. Вокруг из черной пустоты доносились стоны и жалобы мучимых грешников. Внезапно налетели большие птицы с изогнутыми острыми клювами и стол опустел.

Юрий проснулся. Едва светлело запотевшее от дождя оконце. Сосчитал дни месяца, начиная от новолуния, как делывала Домникея, чтобы узнать: сбудется иль не сбудется виденное. Получилось число — двадцать пять. Вздохнул с облегчением: сон не опасен, не предвещает ничего важного.

Поутренничав с Юрием, Тегиня, несмотря на дождик, предложил прогуляться по лесу. Объяснил:

— Не могу в бездействии ожидать будущих повелителей.

Князь понял: речь шла о сыновьях Тохтамыша. А свидетель его нашествия, его московских зверств, теперь дружен с беклярибеком этого страшного самовластца, благоволит к Тохтамышевым сыновьям, укрытым в сожженной им, едва оправившейся Москве. Вчерашние ненавистники — сегодняшние приятели! Такая вот перемена перед общей опасностью. Что будет завтра, когда ордынским царем станут Джалал ад-Дин или Кадыр-Берди? Ведь и Эдигей был другом. Своей победой на Ворскле помог Московскому государю ослабить захватничество Витовта. Да Батыева высота не дает покоя его потомкам, воцаряющимся в Больших Сараях.

Эти мысли Юрий хранил глубоко в себе, идя бок о бок с Тегиней по узкой лесной тропе, тесной для двоих.

— Жаль Абдулку, — начал он разговор, не зная с чего начать.

— Булгарин пал жертвой собственной гордости, — вздохнул Тегиня. — Возгордился, что легко добыл важные сведения для эмира. Позабыл заповедь Великой Ясы: чего бы хан ни повелел воину, тот докладывает об исполнении своему десятнику, десятник — сотнику, сотник — тысяцкому, тысяцкий — темнику, а уж тот — самому хану. Абдул решил выслужиться, перепрыгнул через несколько голов и лишился своей единственной.

— Что еще заповедано Великой Ясой? — продолжил Юрий беседу.

— Очень много важного, — поднял палец Тегиня. — Возвеличивать и уважать чистых, непорочных, справедливых, ученых, мудрых, к какому бы уровню людей они ни принадлежали. Но осуждать злых и несправедливых. Еще любить друг друга. Не допускать прелюбодеяния, не красть, не лжесвидетельствовать, не предавать. Уважать стариков и бедных.

— Хорошие, правильные законы, — похвалил Юрий.

— Еще Чингисхан запретил нам есть что-либо в присутствии других, не приглашенных к столу. Или есть больше, чем сотрапезники.

— Я слышал, со времен Батыя вы не преследовали нашей веры.

— Да, — часто закивал Тегиня. — Великий Чингис не следовал какой-либо вере, не превозносил одну над другой. Он очень уважал мудрецов и отшельников всех религий, считал их жизнь проявлением любви к Богу. Мы видим в этой его терпимости близость к Всемогущему Небу.

Прогулка продлилась до дневной трапезы.

После полуденного сна, при большом дожде, беседовали, оставаясь в избе, о любимом занятии монголов — охоте. Юрий, не терпевший ее в любом виде, старался не показать этого.

— Мы должны научить сыновей охотиться, — доказывал Тегиня, — чтобы, набравшись опыта и обретя силу, они могли выносить усталость, встречать врагов, как встречают диких, неприрученных зверей, не щадя себя.

Устав слушать о зверях, князь решил отвлечь новоявленного друга иным предметом. Вспомнил рассказ книжника Морозова о юном Чингисхане, носившем тогда имя Темучин. Однажды на его дом напало вражеское племя меркитов. Он, оставив семью, бежал. Супруга, красавица Борте, была похищена. Когда Темучин с помощью друзей вызволил ее, оказалось, что в плену женщину принудили стать наложницей одного из знатных врагов. Это не погасило мужней любви к ней, однако первенца, названного Джучи, Темучин не любил: не был уверен, что ребенок его.

— Как мне думать теперь, дорогой Тегиня, о джучидах, ханах Великой Кыпчакии? — спросил Юрий.

Бывший беклярибек вскипел:

— Думать, что твой книжник не прав. Он видел лживые хартии. Чингис в беде не бросал семью, а Борте никогда не была наложницей.

Пламенный сторонник джучидов доказывал чистоту их происхождения до глубокой ночи.

Князь напрягал все силы, чтобы не заснуть. Ждал сыновей Тохтамыша с вестями из Москвы. Ждал их и Тегиня, ибо время от времени прерывал свою речь словами:

— Пути плохие у вас на севере в осеннюю пору… Должно быть, с конями худо на ямских станах: все забраны на войну… Ай, как бы эмир не перехватил царевичей!

Они заставили себя ждать еще целые сутки. Зато радости было по прибытии долгожданных! Асайка ворвался как сумасшедший:

— Шерин-Тегиня, скорей, скорей!

Вельможный ордынец выскочил без халата и малахая (редкий случай: он скинул их, вспотев в жарко натопленном помещении). Люди Каверги, сбежавшие от Эдигея, собрались вокруг него тесной кучкой. Все устремили взоры в узкую просеку. Оттуда выскочили десятка два вооруженных до зубов всадников-татар. Одеждой и оружием среди них выделялись двое: гололицый толстячок в русской княжеской шапке с соболиной опушкой и могучий длинноусый верзила в лисьем треухе. Юрий видался с ними на ордынском посольском дворе в Кремле. Сразу узнал маленького Джалал ад-Дина и рослого Кадыр-Берди. Братья были погодки. Старший Джалал тяготел к западным обычаям, Кадыр свято хранил восточные. Слуги помогли царевичам спешиться. Оба прежде всего поздравствовались с московским князем, потом полопотали с Тегиней. В отведенной им вычищенной и нагретой избе кошмы и шкуры были разостланы, подушки-седалища приготовлены, низкие столы установлены. Путники нуждались хотя бы в недолгом отдыхе. Кадыр, правда, запротестовал. Как пояснил князю Асай, потребовал: «Вперед! Вперед!» Старший уговорил брата: «Не торопи поехать, торопи поесть!»

За едой не дождался князь приличествующего для расспросов времени. Ему не терпелось знать: что в Москве, как в Москве?

— А, — произнес Джалал, высасывая мозг из сахарной говяжьей кости, — московиты оказались совсем не готовы. Великий князь — брови вверх! Помирился с Литвой на Угре, полки распустил, а теперь — уй-юй! Говорит: брата послал к эмиру. Я говорю: «Брат твой стал яшником» [75] Яшник — пленник. . Знаю нрав старика! Василий бегает по большим сеням: «Ох, что делать?» Давай посылать людей по всем городам собирать войска. А лишних дней нет. Замахал орел крылами, когда лев ухватил его за хвост.

Кадыр-Берди отер губы и деловито поведал:

— Мы покидай Москва, Эдигей еще не приди. Василий, жена и дети беги Кострома искать силу.

Ордынский посол Адаш, сопровождавший царевичей, дополнил их рассказ, хорошо владея русской речью: