Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

— Ты, — вопросительно смотрел на Юрия великий князь, — ты что?

Юрий тихо спросил:

— Приложить руку?

— Будь добр, — даже обмакнул старший брат в чернильницу свежеотточенное лебединое перо.

Второй по старшинству брат не принял пера, отвел руку. Изрек громко, как на всероссийской сходке, где внимает море голов:

— Племянник дяде не отец!

— Да! — подхватил доселе молчавший Константин из своего угла. — Этого от начала никогда не бывало!

— Молчи! — топнул на него Василий. — Молод еще! — И пригрозил: — Вот я тебя умою!

Самый младший рассмеялся в лицо самому старшему:

— Кто хочет умывать других, сам чист должен быть!

Княжий терем в Звенигороде стар. Надо строить новый. Юрий сидел в деловом покое над писчими листами с цифирью. Листы так исписаны, перечёрканы, — враг ногу сломит. Хотелось сметить две стороны расходов: с одной — рубли на строительство, с другой — на ратную силу. Томит угроза, что брат Василий не оставит ослушника безнаказанным. Уязвил же Константина сверх меры. До сих пор в памяти, как самый младший из братьев после ссоры со старшим ранним утром бросился к Юрию, чуть не плача: лишен жизни, то есть вконец разорен! Ведь сам же государь по воле княгини-матери наделил обездоленного Устюжной, Тошной — уделом, можно сказать, сиротским. Теперь братец-неподписанец лишен и этих последних крох. Не отрекся от своих прав по дедине, не признал племянника отцом, — отдавай удел! Бояре Константина брошены в темницу. Холопы, имение отписаны на Василия. «Разбойник! — потрясал кулаками Юрий. — Не лучше Афоньки Собачьей Рожи!» Константин утихомиривал: «Ругань — оружие бессильного». И был прав: голыми руками с вооруженным не схватывайся, без ратной силы боя не затевай. Вон, Андрей с Петром покорились и живут-поживают. Константин решил той же ночью бежать, укрыться в Господине Великом Новгороде: там не выдадут. Что ж, ему — бобылю — легко, Юрию же с семейством не просто. А тут еще старший сын Васька — невиданное дело! — стал отцу поперек: «Никуда из Москвы не поеду. Не хочу порывать с учением у Ивана Дмитрича Всеволожа». Не убедишь ничем. Хоть мир перевернись! Говорит, ходил к государю-дяде. Тот возмутился переполоху Юрьеву: ну повздорили братья, — дети-то при чем? Ох, кривит душой самовластец! Средний сын Дмитрий шепнул на ухо отцу: «У Васьки к наукам прилежания — нуль. Более прилежает взорами к Всеволожей дочке». А сам-то Дмитрий тоже отказался покинуть Первопрестольную. Тут уж Вася Косой донес: повстречал Митенька в церкви княжну Софью Заозерскую. Ее батюшка с нуждами своего удела прибыл к великому князю. Теперь средний Юрьич с любавой своей норовит почаще видеться, а старший помогает ему. Слава Богу, хоть друг о друге не скрытничают перед родителем. Знают: отец достаточно мягок для великого гнева. Вот так оба недоросля и остались в отчем кремлевском тереме. То ли учиться хотят, то ли жениться.

Государь, наказав Константина, не тронул Юрия. Что это, властная прихоть?! Скорее, временная отсрочка. Потому посоветовавшись с женой, князь и решил удалиться в Звенигород. Свои стены надежнее.

В московском доме оставил Бориса Галицкого. Пусть теперь князю трудно и одиноко без вездесущего и всеведущего, как без рук. Однако за старшими сыновьями нужен призор. Отправились с Юрием Морозов и Чешко, да оба не стоят бывшего дядьки: первый — книжник, второй — домосед. Один видит давно прошедшее, другой дальше собственного носа вообще ничего не видит. Вот и сиди сам с собой: рассчитывай, размышляй, угадывай. Каждому ратнику сколько положить, дабы одет был и сыт? Строителям отвалить какую мошну, чтобы княжий терем радовал сердце Настасьюшки?

Юрий Дмитрич высунулся в переход, крикнул истопника. Печь протоплена, а и под шубой-то не согреешься! Хотя чему удивляться? Зима нынешняя не знает ни сна, ни отдыха: с ноября по февраль — без оттепели, днем и ночью трещат морозы. Хорошо, снегу мало, проезд бесхлопотный.

Вместо истопника явилась сенная девушка Васса. Опять княгиня болеет. Вот главная теперешняя головная боль Юрия! Как прибыли в свой удел, так скорбь и печаль. Анастасия лишилась сна, стала жаловаться: едва голова коснется подушки, злосчастные думы овладевают. Выписал из Новгорода лекаря немца Вигунта. Тот осмотрел болящую и изрек: «Сон — вкуснейшее из блюд на земном пиру!» Посоветовал не волноваться и меньше двигаться. Однако, что это за лекарство? Борисов брат, Федор Галицкий, разыскал знахаря прозвищем Еска. Еска насчет засыпания высказался по-иному: «Не надо охотиться за сном. Стоит только приняться за его ловлю, как он улетит быстрее птицы». Стал утром, в обед и вечером класть на княгинин лоб смесь из ржаного хлеба, мелко накрошенных соленых огурцов, кислого молока и глины. Еще прикладывал натертый хрен к икрам ног, заставлял пить огуречный рассол с медом для послабления желудка. После вечери усаживал на три-четыре минуты в лохань с холодной водой. Сон не выдерживал такого натиска, вовремя посещал Настасьюшку.

На сей раз, едва Васса ввела господина к госпоже, князь упал духом. Хотя и далеко не впервые зрел жену в таком виде с начала ее болезни. Анастасия лежала, запрокинувшись на низком изголовье. Персты судорожно перебирали покров. Большие очи запали, лик был мертвенно сер, голос не слышен:

— Сильно грудь болит. Тревожусь за свою жизнь.

— Что чувствуешь в груди? — склонился к ней Юрий Дмитрич.

— Трудно сказать. Сжатие. Теснота. Тупая боль. Жжение под ложкой.

— Давно ли возникла боль?

— Во время сна, — отозвалась княгиня. — Теперь отдается в левую руку, в челюсть, в плечо, в спину, сковывает шею. Иной раз такое чувство, будто переела. А ведь нет.

До сих пор в подобных случаях князь немедля вызывал знахаря. Еска заставлял княгиню дышать дымом, сжигая сухие листья мать-мачехи, или глотать кусочки льда, растирал тело щетками из свиной щетины, а грудь в области сердца — тканью, смоченной в уксусе с солью, затем попеременно опускал кисти рук, стопы ног в горячую воду. Все это или приносило временное облегчение или не помогало вовсе. На сей раз Юрий Дмитрич велел позвать немца Вигунта. Лекарь тут же пришел, ибо жил в княжем тереме. Послушав и осмотрев княгиню, длительно размышлял, прежде чем сказать:

— Надо убрать из пищи жиры. Не есть ничего молочного, ни в коем случае — яйца. Тяжелого не носить.

Князь вставил:

— Княгиня не носит.

— Не восходить по лестнице, — велел немец.

Князь пообещал:

— Обустроим спальню в подклети!

— Гулять обязательно, хотя и немного, дважды в день, — посоветовал лекарь. — Только не при холодном ветре.

Князь возмутился:

— Сейчас зима. Каждый день ветер ледяной.

Вигунт с важностью удалился, пообещав навещать больную почаще. Васса ушла готовить питье и еду. Юрий Дмитрич присел у постели. Разговора не затевал: Настасьюшке затруднительно было отвечать. Молчал, думал.