Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

Борис покачал головой:

— Не пусть! И я сперва не придал значения: родительница с дитём — в гостях, родитель — в Коломне, на местном празднестве. То ль обитель открыть, то ли храм освятить. Твои сыновья были перед тем в златоверхом тереме на последнем занятии в обществе юного Василья Васильича, видели государя-дядю. Сказали, плохо выглядел Василий-старший.

Юрий опустил голову:

— Значит, Константин прав. А ведь брат еще далеко не стар: всего-то пятьдесят два. Не знаешь, что говорят лекари?

Борис развел руками:

— Никто не ведает. — Пригубил из кубка и продолжал: — Все главное произошло по возвращении Софьи с сыном из Смоленска, а Василия Дмитрича из Коломны.

Юрий насторожился:

— Что произошло?

Борис отставил кубок, отодвинул от себя блюдо, положил руки на стол, выпрямился, произнес значительно:

— Государь Василий Дмитрич написал завещание.

Это известие сотворило в Столовой палате мертвую тишину.

Вихрь мыслей пронесся в голове Юрия. Завещание пишут перед кончиной. Хотя нет, составляют и загодя. Татунька, Дмитрий Иванович, поспешил высказать свою волю при рождении первого сына. Так же поступил Василий, когда Софья родила первенца, который вскоре преставился. Что может означать для второго по старшинству брата теперешняя государева воля? Одно из двух: праздник или будни. Законное место по отчине и по дедине или второстепенство до скончания века. Судя по виду Галицкого, вероятно последнее.

— Ну!

— Государь благословил сына на великое княжение, — объявил боярин то, что и предполагал его господин. — Отказал ему все родительское наследие и собственный удел — Нижний Новгород, Муром, Коломну. Сверх того — Великий луг за Москвой-рекой, Ходынскую мельницу, двор Фоминский у Боровицких ворот, двор загородный и еще села в разных областях. Из драгоценных вещей — золотую шапку, бармы, крест, каменный сосуд Витовта, хрустальный кубок короля Ягайлы…

Юрий пристукнул по столу:

— Довольно!

— Грамота скреплена восковыми печатями: четырьмя боярскими и пятой великокняжеской с изображением всадника. А внизу — рука митрополита Фотия по-гречески.

Юрий молчал.

— Примечательно, — поднял палец Борис, — что государь пишет предположительно: «А даст Бог сыну моему княжение великое держать».

— Меня боится, — догадался Юрий.

Галицкий вздохнул:

— О тебе, мой господин, скажу особо. Твой брат поручает сына вместе с матерью дружескому заступлению тестя, государя литовского, который именем Божиим ему в том обязался. Вот ради чего Софья ездила в Смоленск.

Юрий вскочил:

— Доверенность Витовту? Поседевшему в кознях властолюбия? Да он поработит Москву!

На это Галицкий возразил:

— А для чего Совет великокняжеских бояр? Ведь призваны опекать отпрыска и они окоротят Витовта в случае чего.

— Они, — нетерпеливо спросил Юрий, — кто они?

— Известно кто, — перечислил Борис: — новый любимец государев, литовский выходец, Юрий Патрикеич Нариманов. Он был в головах при составлении духовной. Его подпись впереди других. Ну, еще тот же Иван Всеволож. Ну, Иван Кошкин. Все имена ты знаешь.

Князь, переваривая новости, вымолвил:

— Витовт — большая сила.

— Еще и младшим братьям приписал беречь отрока-сына, как зеницу ока, — присовокупил Борис. — Только твоего имени там нет. Названы Андрей, Петр, Константин…

Юрий был смущен упоминанием о Константине:

— Ужели друг мой младыш все-таки от меня отрекся?

Боярин закивал:

— Слышно, только что прибыл он из Новгорода на Москву. Вернулся, стало быть. Хотя нет, — Борис ударил себя по лбу. — Ошибся я, не ставь во грех! Прибыть-то прибыл, а вот имени его в духовной нет. Обоих вас там нет.

Князь открыл рот, собрался еще что-то уточнить. И обмер.

Дверь в Столовую палату распахнулась. На пороге появилась во всем прежнем блеске лучезарная Анастасия. Платье с золотой каймой, малиновый источень, накидка из белой паволоки.

— Боже мой! — воскликнул Юрий.

Борис встал с поклоном, говоря улыбчиво:

— Вот так неможется!

— Узнала: друг приехал из самой Москвы, — сказала ясным голосом княгиня. — И произошла во мне большая перемена. Откуда что взялось: крепость телесная во всех членах. И, разумеется, от этого — душевная. Такое чудо!

— Молитвами священноинока Кирилла, — вслух подумал князь.

Жена спросила:

— О ком ты говоришь, мой свет?

Юрий обещал после изъяснить. Анастасия весело сказала:

— Не томи, открой, Борис Васильич, с чем нежданно прибыл. Видишь, я не утерпела выйти.

Галицкий вынужден был повторить как можно легче все тяжелое, что говорил до этого. От слова к слову таяла веселость на лице Анастасии. Однако она справилась с собой. Встряхнула головой, взяла хворост с только что поставленного блюда, попросила ягодного меду. Выпила полкубка. Ай да болящая!

На нее глядя, и боярин с князем приосанились. Велели слугам зажечь все светильники. Пусть в большой палате не останется ни одного темного угла.

— Я тебе скажу вот что, дорогой супруг мой, — заговорила княгиня. — Грамоты духовные напишутся да перепишутся. Государь наш далеко не стар. Хворает? Я тоже нынче хворала. Нам с ним жить да жить! За это время много перемен может случиться. Хитрец и самовластец, старик Витовт, может облегчить землю своим уходом. Отрок Василий… Что-то он мне показался…

Князь замахал руками:

— Ах, душа моя, не надо! Лучше дай, Борис, представить нам получше, как превозмог ты февральский путь, как одолел яростные пурги-вьюги.

Галицкий расправил залихватские усы:

— С чего начать? Разбойные засеки сейчас не столь страшны, как снежные заносы: иной раз коню по брюхо. Мужики ленятся лопатить: нынче надсадишься, завтра вся работа прахом!

Вошел дворский Ларион Фомин.

— Господин князь Юрий! Из Москвы митрополичий посол прибыл, Иакинф Слебятев.

Все, единой силой поднятые, вышли в сени. Там стоял гонец:

— Великий государь Василий Дмитриевич всея Руси в двадцать седьмой день февраля в третьем часу ночи предстал пред Богом!

се собрались в Крестовой. Сели по лавкам: князь с княгиней, бояре — Галицкий, Чешко, Морозов, отдельно — Иакинф Слебятев. Это новый человек среди митрополичьих бояр, возвышенный Фотием. Говорил осторожно, поминутно поглаживая русую бороду, призадумывался. То, что именно он отправлен в Звенигород, подчеркивало важность дела.

Князь утер навернувшуюся слезу, задал печальный вопрос:

— Государя-брата похоронили?

Слебятев оповестил:

— Погребение отложено в ожидании твоей милости и Константина Дмитрича. Он, переезжаючи в Москву, завершает дела в Новгороде. Завтра должен прибыть.