Михаил Казовский - Топот бронзового коня

В этот вечер возлежали в зале Дельфина - по названию треножника для кубков с вином - и с большим аппетитом пробовали то, что готовили королевские повара для Аматты и Гелимера. А уже под утро командир заглянул в спальню к Антонине. Та лежала, раскинувшись на огромном ложе, застланном шёлковым бельём, под свисающей с балдахина вуалью от мошки, совершенно голая, наглая в своей наготе, и дремала. Он разделся тоже, поднырнул под вуаль, сгрёб жену в охапку, начал обнимать, целовать, а затем с жаром овладел. Та, ещё в полусне, сладко улыбаясь, повторяя его движения, громко прошептала:

- Феодосий… Феодосий… ну, сильней, сильней, не щади свою любимую мамочку…

Велисарий замер. Приподнялся и сел на пятки, глядя на неё вопросительно. Антонина приоткрыла глаза, увидала мужа, и улыбка медленно сползла с её уст, словно старая, высохшая кожа с тела змеи. Потрясённо пролепетала:

- Господи, прости меня, грешную!

- Феодосий? - грозно спросил супруг. - Ты сказала «Феодосий»? Или я ослышался?

Возражать было бесполезно, и она кивнула:

- Феодосий, да.

- Что бы это значило?

Тяжело вздохнув, женщина ответила:

- Мне приснился богохульственный сон. Вроде я лежу, а в опочивальню входит Феодосий. И ложится рядом. И ласкает, целует, возбуждает меня. Я не в силах пошевелиться… и как дурочка отдаюсь его воле…

Муж неодобрительно засопел:

- Значит, просто сон?

- Разумеется. Гадкий, глупый сон. Вспоминаю - и берет оторопь.

- Почему же ты тогда улыбалась?

- Разве? Неужели? Как же я могла?

- Не шути со мной, Нино. Ты ведь знаешь: если выяснится, что это не сон, а вернее, сон - отражение яви, вам обоим несдобровать. Я его посажу на кол, а тебя зарежу.

- Ой, какие ужасы!

- Обещаю верно.

Обвила его шею нежными руками:

- Не пугай… ну что ты?… страшно так набычился, а глаза прямо налились кровью… Успокойся, не заводись. Я твоя всецело. Можешь делать со мной, что хочешь. Мы давно не пробовали боком. Ты ведь очень любишь эту позицию, - и призывно подняла ногу.

Лис откинулся на подушки, заложил руки за голову, сказал:

- Расхотелось что-то. Извини. Вероятно, позже.

- Ну, не злись, не злись, не ревнуй к моим ночным грёзам. Разве ты во сне не овладеваешь другими женщинами?

Он слегка смутился:

- Иногда бывает. Иногда даже с собственной матерью-покойницей.

- А, вот видишь! Ревновать ко сну недостойно. Ну, иди ко мне. Поцелуй как следует. - Положила его ладонь себе между бёдер. - Чувствуешь дрожание моего амурного места? Как оно страстно вожделеет? Всё исходит сладостным соком?… Так возьми ж меня! Сильно, глубоко!

Велисарий прижал её к себе:

- Вправду только сон? Поклянись благополучием Фотия.

Антонина у него за спиной быстро перекрестила пальцы - средний с указательным - и ответила как ни в чём не бывало:

- Правда, правда, клянусь.

- Что ж, на этот раз я поверю… - ив любви был неистов, словно в юные годы.

На другой же день командиры ромеев осмотрели укрепления города и пришли к выводу, что они в скверном состоянии. Приступили к ремонту сразу, как окончился суточный отдых войск - подновляли стены, наиболее слабые в городском предместье Мегара, выкопали ров и утыкали его дно заострёнными кольями, обнесли палисадом. А 20 сентября пограничный отряд Фотия захватил судёнышко, плывшее с севера, и вандалов, находившихся в нём. Сразу вместе с пленниками поскакал к Велисарию:

- Эти люди прибыли к Гелимеру от Цазона.

- От Цазона? Очень интересно.

Из троих задержанных выступил один - в серой дорогой тоге, явно старший; он назвался доместиком (адъютантом) Цазона и сказал:

- У меня письмо от его высочества к его величеству.

- На каком языке?

- На латыни.

- Фотий, зачитай вслух.

И услышал:

- «Царственный брат мой! Рад тебе донести, что со смутой на севере покончено. Милостью Божьей мои войска заняли Сардинию, взяли город Карналию, захватили дворец узурпатора, разгромили его охрану, а его самого убили. Посылаю отрубленную голову Годы в качестве подарка. А за сим жду дальнейших приказаний: находиться тут или возвращаться на материк? Остаюсь твоим любящим братом и слугой покорным - Цазон».

Велисарий велел:

- Всех задержанных зорко охранять, чтобы не сбежали. Мёртвую голову упокоить в земле. И усилить береговую охрану: не имеем права позволять братьям извещать друг друга о ситуации.

Но, конечно, уследить за всем не смогли. Люди Гелимера пробирались к морю окружным путём, обогнув Карфаген далеко к западу, и в десятых числах октября прибыли на Сардинию. Прочитав послание короля и узнав о трагических событиях в Африке - высадке ромеев, гибели Аматты и Гибамунда и захвате столицы, - средний брат немедленно начал собираться к отплытию. В середине месяца он с войсками тайно оказался на африканском берегу - на границе Мавритании и Нумидии, двинулся к равнине Буллы и на третий день прибыл к Трикамару, где сидел Гелимер со своей армией. Основная часть карфагенской кампании византийцев только начиналась.

В то же самое время у себя во дворце в Пентаполисе умирал Гекебол. Он не дотянул полутора лет до шестидесяти и, ведя всегда неумеренный образ жизни, предаваясь обжорству, пьянству и чудовищному разврату, раньше времени износил свой могучий некогда организм. В пятьдесят восемь выглядел на семьдесят пять - совершенно лысый, обрюзгший, с мешковатой морщинистой кожей, возвышался на смертном одре серой тушей, тяжело дышал, кашлял хрипло, бредил и впадал в забытьё. Прибывший священник причастил его и соборовал. Гекебол вновь забылся надолго, но потом вдруг открыл глаза и проговорил внятно:

- Где мой сын Иоанн?

Из соседней комнаты пригласили молодого человека - небольшого роста, правильно сложенного, симпатичного, с чуточку удлинённым матовым лицом. Он, стараясь не стучать подошвами сандалий по мраморному полу, оказался в спальне у родителя, опустился перед ним на колени и спросил, волнуясь:

- Ты желал меня лицезреть, отец?

Тот ответил:

- Да, мой мальчик… Подойди поближе. Прикажи, чтобы остальные вышли вон… Надо пообщаться наедине…

Слуги с приближенными удалились на цыпочках, а больной посмотрел на отпрыска с умилением:

- Сядь сюда на краешек… Ты такой красивый… Вылитая мать…

- «Вылитая мать»! - с жаром повторил Иоанн. - Ты не говорил никогда, кто она такая - сколько я ни спрашивал!

- Неужели слухи об этом до тебя не доходили ни разу?

- Я не верю слухам.

- Нет, а всё-таки? Что болтают люди?

Молодой человек потупился:

- Даже пересказывать совестно.

- Нет, скажи, приказываю тебе.

- Якобы она… якобы она была танцовщицей… недостойной гетерой… бросила меня… - Он вздохнул. - А впоследствии вышла замуж за какого-то правителя из Европы… Больше ничего. - И взглянул на отца несмело.