Михаил Казовский - Топот бронзового коня

- Знаешь, как зовут её?

- Нет, не ведаю.

- Феодора.

- Феодора… - шевельнулись его губы. - Как царицу ромейскую…

- Нет, не «как», а именно.

- Что? - проговорил сын. - Что ты хочешь этим сказать?

- То, что Феодора, василиса в Константинополе, и является твоей матерью.

Тот раскрыл глаза широко и перекрестился:

- Свят, свят, свят! Быть сего не может…

- Нет, не думай, что это бред, я сейчас в рассудке и твёрдой памяти. Феодора действительно была танцовщицей, я в неё влюбился и задумал жениться, перевёз в Египет. Но она продолжала вести себя плохо, и пришлось с ней расстаться. А родившегося ребёнка воспитать самому. - Гекебол опустил набрякшие веки.

Иоанн с упрёком спросил:

Отчего же ты говорил до сих пор, что она мертва?

Веки умирающего дрогнули и с усилием снова поднялись:

- Не хотел смущать неокрепшую молодую душу. Поначалу - прошлым Феодоры, тем, что было в ней греховного. А затем - настоящим, взлётом в поднебесье. Ведь она никогда - ни тогда, ни теперь - не питала к твоей судьбе ни малейшего интереса. Писем не писала и не присылала гонцов. Так что не советую ехать к ней на поклон и искать симпатии. Вдруг ей не понравится твой приезд и она задумает тебя извести, чтобы прошлое не цеплялось за её красные одежды?… Поостерегись. Ты семейный человек и вступаешь во владение всеми моими богатствами… - Он помедлил. - Если б не болезнь и скорая смерть, я бы и сейчас признаваться тебе не стал. Но забрать в могилу тайну твоего происхождения было бы нелепо. Вот и рассказал.

Сын поцеловал его в грудь:

- Ты всё правильно сделал, папа… И благодарю - за любовь, за ласку, за моё прекрасное воспитание, за образование, за учителей, нанятых тобой, за библиотеку старинных и новых книг… Без тебя не известно, что бы из меня вышло… Ну, а мама? Ей не я, но Господь судья. Вряд ли мне пристало ехать в Константинополь, чтобы предъявлять какие-то там права. Если обходилась без меня столько лет, значит, проживёт и ещё.

Гекебол одобрил:

- Мудрые слова! Наклонись ко мне, мальчик мой, я хочу поцеловать тебя в лоб и благословить. - Он перекрестил отпрыска: - Будь разумен и не завистлив. Ты богат, женат, не зависим ни от кого и ни от чего. И живи себе счастливо, не стремись к большему, дабы не потерять меньшего. А теперь ступай. Я устал и хочу вздремнуть. Впереди у меня дальняя дорога. И суровый суд. Не уверен, что мои добрые дела перевесят, но надеюсь на это… Ибо воля Божья на все!

Иоанн взглянул на него, живого, в последний раз, тяжело вздохнул, поклонился и вышел. А в соседней комнате сел с женой рядом на диванчик, взял её за локоть и, погладив, грустно поцеловал.

- Как он, что сказал? - обратилась Аникития к мужу.

- Подтвердил слухи о моей матери.

- Получается, правда?

- Правда.

- Ты теперь поедешь в Константинополь?

- Боже упаси! Впрочем, зарекаться не стану. Может, не сейчас, а попозже - чтобы познакомить царственную бабку с внуком Анастасием… Пожилые больше любят внуков, нежели детей. Может, и ему повезёт - при дворе пристроиться.

Женщина мечтательно закатила глаза:

- Я - невестка императрицы!… Боже мой, как страшно! Но приятно - очень!

- А пока что не надо распространяться на этот счёт. Будем жить, как жили, не стремясь набиться к кому-то в родство.

- Безусловно, так. Сыну двенадцать. Пусть вначале вырастет и пройдёт курс наук. А в шестнадцать-семнадцать можно отвезти во дворец.

- Мы не станем загадывать слишком далеко.

- Да, вот именно.

- И не посвятим Анастасия ни во что.

- Чтоб не возгордился.

- Если будем живы - решим.

В комнату вошёл духовник Гекебола и провозгласил:

- Раб Божий Гекебол отдал Богу душу. Царствие Небесное вновь преставившемуся!

Иоанн заслонил ладонью глаза и сидел согбенный. Аникития прижалась к его плечу:

- Ну, крепись, мой милый. Это нам, живым, расставаться с покойным тяжело; а его душе - легче лёгкого: он уже отмучился и летит себе к горним высям, слыша ангельское пение.

Муж ответил:

- Да, ему теперь хорошо… Но зато мы осиротели. Он при всех своих слабостях был примерным родителем. И любил меня очень, очень сильно.

- И тебя, и меня, и внука. Свёкор не умер, ибо кровь его течёт в Анастасии, а затем потечёт в его детях.

- Получается, смерти нет? - отпрыск Феодоры посмотрел на жену с надеждой.

А она сказала:

- Умирают те, кто не оставляет потомства.

Между тем вандалы собирали силы для удара по византийцам. Небольшой отряд вышел из Трикамара и, приблизившись к Карфагену на сорок стадий, развалил акведук, поставлявший воду в город из ближайшей реки. Нет, столица не умерла от жажды, так как пользовалась ещё и колодцами, но нехватка пресной воды чувствовалась сильно, мыться и стирать стало затруднительно.

Тут ещё начались волнения среди гуннов: кто-то распускал слухи, что ромеи, запрещавшие грабить население, так и не дадут федератам поживиться до конца кампании. Воины кричали: «Что мы привезём в наши семьи? Скромное жалованье наёмника? Не смеётся ли Велисарий над нами?» Участились случаи дезертирства - гунны или убегали вообще, или уходили к вандалам. Центром беспорядков сделался город Силлект, где архонт Лавр подстрекательскими речами полностью разложил отряд гуннов, остававшийся там по приказу командования: этому свидетелем стал Прокопий. Посланный в лагерь в Капут-Ваду за остатками вещей Антонины и прочих дам, он услышал выступление Лавра перед федератами, призывавшего обратить оружие против Византии и помочь восстановить в Карфагене законную власть - Гелимера. Федераты отвечали ему полным одобрением. Тут Прокопий не удержался и, подняв руку, произнёс:

- Слова! Я прошу слова!

Все взглянули на него с удивлением:

- Кто ты, господин, и чего от нас хочешь? - вопросил архонт.

- Я Прокопий, секретарь и советник Велисария.

- Знаем, знаем! - забурлила толпа. - Лисов прихвостень. Вздёрните его!

- Вздёрнуть! Вздёрнуть! - начали скандировать гунны.

- Пусть вначале скажет!

- Слишком много чести!

- Нет, хотим послушать!

Лавр снисходительно разрешил:

- Говори, Прокопий. Только коротко.

- Хорошо, недлинно. Господа федераты! Вы напрасно обижаетесь раньше времени - ведь война с вандалами ещё не окончена. Предстоит атака на Трикамар, и уж там, я вас уверяю, нападавшим будет чем поживиться. Велисарий запрещает грабежи и разбой только в тех местах, где народ сдаётся нам добровольно. Трикамар - оплот неприятеля, и пощады ему не будет.

Гунны напряжённо молчали. А учёный продолжил:

- Впрочем, не хотите сражаться - не надо. Вас никто заставлять не может. Главное - не слушайте Лавра и не помогайте вандалам. Если вы поднимете оружие на ромеев, то ромеи вас уничтожат, не испытывая к вам ни малейшей жалости. Вот и всё. Размышляйте сами.