Фаина Гримберг - Клеопатра

На Вероникиных вечерах не принято было читать стихи поэтов прежних времён; читали свои стихи, поочерёдно, по кругу. Поочерёдно же высказывали мнение о прочитанном. Петрос Лукас, которого почитал как поэта Деметрий, читал с пафосом, простирая вперёд правую руку, седоватые волосы клочьями какими-то спадали на лоб, глаза смотрели трагически чрезмерно, рот широко раскрывался...

— Ночь над землёй

Моя Александрия

Закатного солнца красный покров

Дайте мне взглянуть на это мёртвое тело

Эти глаза родились давно

Мухи отлетают прочь

Смерть озаряет лицо трупа вечностью... [28] ...вечностью... — По мотивам романа Пьера Луиса «Афродита». Перевод Ф. Гримберг.

Маргариту занимало, о чьём мёртвом теле идёт речь, но почему-то она никого не спросила. Возможная влюблённость поэта в мёртвую женщину делала его для Маргариты пугающим...

Самым талантливым в кружке Вероники считался выходец из Палестины Филодем. Кама говорила, что это правильно. Филодем одевался в широкие хитоны, подпоясывая их серебряным пояском. Маргарите также нравились стихи Филодема, лёгкие, они пробуждали желание жить, часто он посвящал стихи женщинам, воспевая их красоту и дружески иронизируя, иные его стихи посвящались продажным женщинам, и он читал эти стихи, не стесняясь. Царевне минуло уже тринадцать с половиной лет, когда на одном из собраний он обратился к ней с такими строками:

— В почке таится ещё твоё лето. Ещё не темнеет

Девственных чар виноград. Но начинают уже

Быстрые стрелы точить молодые эроты, и тлеться Стал,

Маргарита, в тебе скрытый на время огонь.

Впору бежать нам, несчастным, пока ещё лук не натянут!

Верьте мне — скоро большой тут запылает пожар. [29] ...пожар... — Стихотворение Филодема «Девушке-подростку». Перевод Л. Блуменау.

Она почувствовала жар в щеках и опустила голову. Чёрная косичка пролетела мимо ключицы. Филодем поднёс ей это стихотворение, собственноручно переписав выведенными красиво буквами. То, что ей посвятили стихотворение, впечатлило её до того сильно, что она и сама сделалась одержима стремлением писать, слагать стихи. Она стала записывать их. Самые первые показались ей очень плохими, слабыми. Но затем стихи, казалось, становились всё лучше и лучше, всё гибче вились строки, всё точнее и острее выражались чувства словами...

Теперь Веронике уже было известно, что Клеопатра и Арсиноя кое-что знают об отце. Сама она никогда не говорила с ними о нём. Впервые она заговорила о нём с младшими сёстрами в день похорон старого музыканта, жившего во дворце на покое. Она пожелала присутствовать на погребальной церемонии и привела сестёр. Она была грустна, всплакнула, сказала со слезами в голосе нежном:

— Этот человек учил нашего отца играть на флейте...

Маргариту эти слёзы, грусть и умиление в голосе Вероники удивили. Веронике вроде бы не за что любить отца!.. Но Маргарита не стала спрашивать. Она просто приняла такие проявления любви как некую данность. Но в тот день она спросила сестру:

— Отца прозвали Флейтистом-Авлетом, потому что он любил играть на флейте? — Впрочем, она догадывалась, что вовсе не потому. Так и вышло!

— Конечно, нет, — отвечала Вероника слегка раздражённо и с некоторой снисходительностью. — Он ведь был жрецом Артемиды. Он должен был часами не отрывать флейту от губ, чтобы вступить в состояние священной одержимости. Неужели ты можешь думать, будто твой отец играл на пирушках?

— Я так не думаю.

— Вот и хорошо!..

Но Маргарита всё равно не верила в добродетельность отца.

Вероника сказала далее:

— Ив Эфесе, что в Малой Азии, он также был верховным жрецом в этом знаменитом святилище Артемиды Эфесской.

Маргарита больше не спрашивала. Ясно было: отец бежал из Александрии в Эфес, а оттуда — в Рим! Почему? Его прогнали из Эфеса? Почему в Рим?! Чуялось: с этим бегством в Рим связано дурное, скверное, угрожающее. А что другое может быть связано с Римом?!

Историк Тимаген попросил Веронику об официальной аудиенции. Собственно, он бы мог с ней побеседовать на одном из собраний в ковровом зале. Но он попросил об официальной аудиенции. Разумеется, Потин непонятным образом узнал об этом и настаивал на своём присутствии. Но царица отказала на этот раз очень решительно и приняла Тимагена окружённая тремя близкими ей людьми: Деметрием, Селевком и Архелаем. Таким образом она фактически продемонстрировала, что эти трое состоят при ней в ролях официальных её советников. Тимаген сообщил новости из Рима, полученные им в частном письме от одного римлянина, поэта, увлечённого стихами Каллимаха и Феокрита. Речь шла о консуле Гнее Помпее, который по предложению народного трибуна Каниния должен был прибыть в Александрию, но без военной силы, а в качестве посла, который согласно желанию Рима попытается примирить александрийцев с Птолемеем Авлетом и вернуть последнего в Египет. Но консул Спинтер уже открыто говорил о введении в Александрию римских войск...

Сидевшая на тронном египетском кресле Вероника поднялась:

— Мы ничего не должны Риму. Египет — независимое государство. Я — правительница этого государства. Народ не захотел правления моего отца. Рим не имеет права вмешиваться во внутренние дела Египта!..

— Гай Юлий, который хочет, чтобы его избрали претором, утверждал в сенате, будто учёные Мусейона готовят секретное оружие для нападения на Рим. «Вспомните Ктесибия, ученика великого Архимеда, — говорил он. — Подумайте о Героне! Инженеры Александрии угрожают безопасности Рима! А следовательно, безопасности мира! Александрия — страшный город, Мусейон — гнездо злых сил, где изобретаются механизмы для уничтожения людей!» Такую речь говорил Гай Юлий. — Сам Тимаген старался говорить спокойно, даже беспристрастно...

Вероника снова села на трон. Теперь и она сделалась спокойна. Или приняла на себя вид спокойствия. Она посоветовалась с Деметрием, Селевком и Архелаем. Мнением этого последнего она особенно дорожила. Она считала Архелая таким же умным, как Потин, но зато искренне расположенным к ней. Решили отправить в Рим посольство во главе с философом Дионом.

— Мы должны показать Риму, что Египет не хочет ни на кого нападать, но в то же время надо проявить твёрдость, надо твёрдо заявить, что Египтом правит законная царица и только её послы могут представлять Египет в Риме, а отнюдь не Птолемей Авлет, не являющийся египетским правителем!..

Селевк считал подобный образ действий неправильным:

— Все эти посольства, переговоры и прочие глупости — всё это только позволит римлянам собрать войска! Ты, великая царица, принадлежишь по своему рождению к династии потомков Лага-Зайца, но для чего показывать римской волчице, что Египет и вправду заяц, готовый вступить с ней в переговоры вследствие своей совершенно излишней деликатности! Прости меня, великая царица, но сейчас подобная деликатность совершенно нелепа...