Слав Караславов - Низверженное величие

Богдан Филов прикрыл за собой дверь в кабинет и вышел в холл. Он хотел узнать, как себя чувствует ее супруг после путешествия в Чамкорию и были ли немецкие представители довольны оказанным им вниманием, хотя сам он лично не мог принять участия в их программе, которую готовили военный министр Михов и посол Бекерле… Он не смог себе отказать и в том, чтобы напомнить двум женщинам о трауре по случаю кончины царя. Пианино должно молчать целых сорок дней…

Князь Кирилл проснулся поздно и долго лежал, задумчиво глядя в потолок. Рильский день за опущенными занавесями был мутным, дождливым. Князь слышал стук капель и потому не спешил вставать. Охотничий замок, построенный по желанию его отца, имел свои удобства и неудобства. Надо было, увы, обязательно топить камины, но зато замок находился очень далеко от любящей посплетничать софийской знати. В окружении суровых гор, так сказать вблизи от волчьего воя, князь любил ходить с ружьем в руке и наблюдать, как испарения создают нереальный мир, населенный сернами, фазанами и глухарями, этими влюбленными пернатыми дурачками. Кириллу не нравилась сентиментальная любовь, и потому он с таким пренебрежением подумал о глухарях. Своим влюбленным друзьям он часто рассказывал старый, потрепанный анекдот о сучке, у которой спросили, какого кобеля впустить к ней, и она ответила: «Шаро…» Но всех кобелей, которые ожидали снаружи, звали Шаро. И она это знала. Анекдот побудил его громко засмеяться, словно он изрек невесть какую мудрость. На эти дни он привез одну из своих приятельниц и теперь, проснувшись, хотел придвинуть ее к себе, но ее не оказалось на месте. Он нашел гостью в столовой за завтраком. Она велела принести два прибора и стакан теплого молока для Кики и затем глуховатым голосом произнесла:

— Словачка хороша, но эта кикимора, которая осмелилась сняться нагишом, — ее куражу можно позавидовать.

Приятельница говорила о двух любовницах отца. Кирилл широко улыбнулся, но ничего не сказал. Словачка была совсем молодой, а кикимора состояла в браке с царским генералом, и у Фердинанда был с нею долгий роман. Эти фотоснимки находились тут потому, что сыновья ничего не поменяли в спальне, точнее, Борис, который один только и спал в ней. Сегодня впервые после его смерти в царской кровати провел ночь Кирилл, воспользовавшись правом регента. Его брат, который не любил отца, как, впрочем, и отец не любил его, не тронул ничего из вещей старого Кобурга, лишь передвинул в незаметное место две фотографии. Князь Кирилл взял стакан молока, но тут же снова поставил на стол: его разбирал смех. Он вообразил, как та женщина, названная кикиморой, взбесилась бы, если бы узнала о таком прозвище. Какой грандиозный скандал мог бы быть! Он знал ее лично: женщина с самомнением, она уже дышала на ладан, но по манерам не отличалась от венских кокоток. Князь хотел сказать что-то, что-то безгранично дурацкое, но циничное, когда в дверях появился человек. Князя приглашали в столицу. Регенты собирались на чрезвычайное заседание. Посыльный настаивал на немедленном отъезде. Князь готов был обругать этого человека, испортившего ему настроение, но в его очень ленивом мозгу зашевелилась мысль об ответственности перед нацией и народом, и он встал:

— Еду…

Пока князь одевался и прощался со своей ласочкой, ему удалось сказать шоферу, чтобы он уже сегодня отвез ее в Самоков и больше ею не занимался. Пусть заботится о себе сама.

Сидя рядом с чиновником регентской канцелярии, князь Кирилл задумался, слегка прикрыв глаза. Заседание не состоялось, его не дождались, но вопрос, который взволновал обоих сорегентов, касался Италии. Время ничего тут не переменило, все та же Италия — и в политике, и во дворце. От Италии он получал только плохие сюрпризы, например сноху. Он улыбнулся своей остроте и как-то по-домашнему сказал:

— Господа, ну, давайте-ка посмотрим, чем нас так взволновала Италия…

Служащие регентской канцелярии молчали. Начальник встал и подал ему заранее подготовленную папку… Князь Кирилл небрежно взял ее и отправился в кабинет. Он долго перекладывал папку из руки в руку, не любил он документов, книг, чтения. Раскрыл твердые корочки. Донесение показалось ему довольно длинным, читать не хотелось, и потому он нажал кнопку звонка. Снова появился шеф канцелярии, слегка склоненный, безупречно одетый по последней моде.

— Ну-ка, садитесь, давайте посмотрим, что именно их обеспокоило…

Начальник канцелярии взял папку. Сообщались некоторые подробности об отстранении и аресте Муссолини, о подписании Италией капитуляции, о роли короля Виктора Эммануила III и маршала Бадолио. Высказывалось предположение, что, как только западнее страны укрепятся на итальянской территории, они попытаются бомбардировать наши города. Эти сведения были присланы послом Драгановым, который находился в Берлине. Сообщались и другие подробности, был и такой полувопрос: как следовало бы в этой ситуации проводить беседы… Он не объяснял, с кем и какие беседы, но что-то явно имел в виду…

Князь Кирилл лениво постучал пальцами по столу, положил ручку на чернильницу и как-то неопределенно сказал:

— Драганов преувеличивает… Самолеты… Города… Пустое дело. А об Италии пусть заботятся другие! Макаронники… — И он встал, давая понять, что разговор окончен, но тут же добавил: — Скажите, что я уехал и не буду в Софии два дня…

Он даже не дождался, когда шеф канцелярии выйдет. Указал ему, куда положить папку, и поскорее покинул кабинет. В Софии был довольно солнечный день. Князь огляделся, чтобы понять, пришел ли его шофер, не нашел его и позвал дежурного. Молодой человек, одетый в кожанку, в пилотских очках, открыл князю дверцу и сам сел за руль. Князь сказал:

— Во дворец.

Кирилл спешил переодеться. В особом кабинетике одного весьма фешенебельного заведения его ждали игроки в покер. Об этом договорились еще три дня назад. Когда он вошел во дворец, его поразила полная тишина. Черные знамена, приспущенные перед входом, еще более нагнетали ее. Продолжался сорокадневный траур. Князь пересек салон с намерением зайти в канцелярию на верхнем этаже, но остановился. На сегодня хватит ему одной канцелярии. По его мнению, он уже вполне отработал то, что надо.

Поколебавшись, куда же идти, он снова взглянул вверх и увидел Евдокию, которая явно ожидала его.

— В чем дело? — спросил он.

— Я жду тебя с утра, — был ответ. Ее черное траурное одеяние почти касалось пола, лицо еще сохранило морской загар после отдыха в Евксинограде, и потому, несмотря на траур, она выглядела свежей и не по годам молодой.

Кирилл поднялся по лестнице с видом ужасно переутомившегося человека.

— Ты ждешь меня!.. Всюду все меня ждут!