Слав Караславов - Низверженное величие

При этих словах Бекерле вспомнил, что после возвращения от фюрера царь принял его и в беседе сказал, что виделся также с принцем Филиппом, зятем итальянского короля Виктора Эммануила и мужем его дочери Мафальды. Царь, по мнению Станишева, думал, наверное, что отход Италии от Германии вряд ли пройдет без последствий и для его политики колебаний и хитростей. В этих рассуждениях была известная логика, но в устах профессора Станишева они звучали неубедительно, ибо он и при жизни монарха не упускал случая критиковать его за то, что он позволил итальянцам освоить болгарские земли около Тетова, Кичева и Дебера. По мнению профессора, смерть царя породила нескончаемый поток слухов и догадок. Гораздо важнее, подумал Бекерле, что его смерть отняла у Германии доброго друга, который умел вести страну по пути великого вождя. Кое-кто считал его мягким человеком, а теперь вдруг оказалось, что у него была твердая, неколебимая рука. В противном случае доктор Делиус не тянул бы так со своим визитом… Делиус, кстати, попытался еще выяснить у посла, верны ли слухи о каких-то переговорах о мире с русскими. Бекерле заверил, что это пустая болтовня. И вдруг почувствовал, как Делиус угас.

Бекерле подошел к столу, пододвинул стул, сел, чтобы написать шифрорадиограмму рейхсканцлеру фон Риббентропу. Он изложил настоятельную просьбу о том, чтобы фюрер пригласил к себе принца Кирилла…

Ответ привез фон Альтенбург. Германское правительство приглашало регентов, а после них — премьер-министра и министра иностранных дел. Бекерле настаивал, чтобы поездки осуществились сколь возможно раньше, что и подчеркнул посланник, передававший приглашение. Регенты медлили с ответом. В принципе приглашение было принято, но даты поездок не были определены. Князь испугался и закапризничал. Вначале он говорил, что надо подождать окончания траура. Потом он был уязвлен тем, что гестапо подслушивало его разговоры. Все это Бекерле узнавал окольными путями. Неясность начала серьезно беспокоить его. Особенно нервировала игра министра иностранных дел Кирова вокруг признания республики Сало во главе с Муссолини. Бекерле вынужден был попросить Филова о встрече; хорошо, что благоразумие взяло верх и Киров поспешил ответить. Эти на первый взгляд мелочи свидетельствовали о ненадежности отношений. От беседы с Филовым у Бекерле осталось впечатление, что между регентами идет борьба за главенство. Князь претендует на первую роль, но ему не хватает опыта и воли. Севов ушел в тень, но не прервал связи с князем. Напротив, у Бекерле было ощущение, что Севов возглавил какую-то разведку князя. Некоторое время назад князь вдруг стал действовать, как его брат, и в этом видна рука Севова. Филов может многое испортить, если не позовет Севова.

Бекерле располагал сведениями, что Филов, заваленный работой по регентству, прервал отношения с этим вездесущим человеком. Севов знал многие тайны монарха, поддерживал старые знакомства, а они весьма полезны для такого политика, как Филов, который сегодня стоит ближе всех к рейху; нельзя недооценивать и жены Севова. Она была чистокровной австрийской немкой и имела много влиятельных родственников и знакомых. Бекерле еще при первом визите к Филову хотел предупредить его. Но потом решил предоставить это своей жене. Она часто посещает мадам Филову и легче найдет возможность сказать ей нужное слово. В прошлом, когда Филов еще не был регентом, Бекерле решил преподнести ему приятный сюрприз по случаю дня рождения. Чтобы узнать желание Филова, он «мобилизовал» Бебеле, которая «вытащила» из него, что он и жена мечтают о хорошей спортивной автомашине. И эта мечта скоро сбылась. Рейхсминистр Риббентроп оказался волшебником. Когда машина прибыла к дому господина Филова, ее встречала целая толпа любопытных. Черный «хорх», обитый изнутри красной кожей, был презентован юбиляру личным адъютантом рейхсминистра Риббентропа, сказавшим краткое слово. Этот подарок стал началом дружески откровенных отношений, продолжающихся по сей день.

Было и еще кое-что, относящееся к сфере большой дипломатии. Со студенческих лет Филова занесли в шифры тайных фондов как поклонника всего немецкого.

Богдан Филов гневался на министра иностранных дел Кирова и на медлительность князя. Потом согласие было, конечно, получено. Дата определена. Визит держали в полной тайне, и поэтому они поехали поездом с вокзала Обеля. Бекерле был доволен, что дело двинулось. Он ехал вместе с ними по распоряжению главной ставки. Всю дорогу он, как хозяин, старался быть внимательным к князю и Филову, стремясь не досаждать им и в то же время в нужную минуту всегда находиться под рукой. О Филове он знал, что не будет ему в тягость, но князь выглядел уставшим и подавленным. Его неразговорчивость объяснялась непреодолимой скорбью по брату. Так утверждали Ханджиев, Гергов и майор Кюркчиев, пока Филов не объяснил доверительно, что князь сильно обеспокоен усилением партизанских действий. Он лично распорядился сменить начальников административных управлений в областях и организовать совместные акции армии и полиции против партизан. Министр внутренних дел Дочо Христов проговорился, что отряды Сопротивления создают им много хлопот и это не выходит у князя из головы. Кто-то ему сказал, что после окончания траура подпольщики намерены усилить антинациональную борьбу.

Наверное, пустая болтовня. Коммунистов вообще не интересует соблюдение траура. Бекерле был совершенно согласен с мнением Филова. Для коммунистов царь был всего лишь большой помехой, и вряд ли они думают о том, чтобы отдать ему такие почести, но пусть несчастный князь тешит себя этой иллюзией. Во время поездки Бекерле нашел повод вспомнить о Севове. Филов пообещал пригласить его, как только вернется от фюрера. Он упрекнул себя за то, что, занятый массой дел, забыл о Севове. На Филова произвело впечатление, что Севова не было в Рильском монастыре на панихиде после окончания траура. Елина Пелина пригласили, а о Севове никто не подумал. Эти дружеские разговоры завершились на вокзале в Герлице, где их встречали фюрер и Риббентроп…

Вниз спускались вдвоем с Пантерой, назад он возвращался один. Они разделились еще при входе в город, чтобы не попасть в одну и ту же засаду. За день до этого они были в недалеком селении, где находилась проверенная явка. Когда приходилось спускаться с гор, то тут останавливались, чтобы переодеться. Для этого в доме была припасена одежда. Для зимы — костюмы и черное пальто. Шляпа, сильно поношенная, нуждалась в мелком ремонте, но не хватало времени. Для лета — тонкие полотняные брюки и белая рубашка. Дамяну казалось, что она бросается в глаза, поэтому он выпросил у хозяина более темную, старую рабочую рубаху, которую заправлял под брюки. С кепкой на голове он вполне походил на работника табачных складов братьев Витановых. В этот раз пальто подошло ему. От постоянного скитания по горам он похудел, и одежда сидела на нем хорошо. Пистолет спереди под кожаным ремнем не был заметен. Вечером он с нетерпением ожидал, когда заглохнут последние моторы на селе, чтобы отправиться в путь через рисовое поле, находившееся недалеко от города. Тут сходились две сельские дороги, и подпольщики обыкновенно разделялись, дальше каждый сам добирался до цели. По вечерам полиция часто ставила засады в подозрительных местах, чтобы наблюдать, кто входит в город и кто из него выходит. На этот раз Дамян решил обойти вокзал и поискать пекаря бай Стамена. У него над пекарней была комнатка, и Дамян часто там спал.