Луис Пинедо - Испанская новелла Золотого века

Подсчитайте, и увидите сами, что всего было триста одно яйцо.

На балу в Валенсии император, будучи в маске, сказал некоей даме:

— Как вам пришелся герцог, сеньора?

— Так же, как вам герцогиня, — отвечала та.

Некто Сория, будучи при смерти, послал за священником для свершения всех обрядов, подобающих христианину. Уходя, священник вспомнил, что забыл спросить умирающего, где тот хочет, чтобы его похоронили.

— Об этом не беспокойтесь, святой отец, — ответил тот. — Как только умру, хозяйка меня сама на улицу вышвырнет.

На базаре в Вальядолиде три торговки торговали яйцами; у одной их было пятьдесят, у второй — тридцать, у третьей — десять. Придя на базар, некий эконом купил яйца у первой, у второй и у третьей и увидел, что хотя все они были в одну цену, пятьдесят яиц обошлись ему во столько же, сколько тридцать. Спрашивается, как это может быть.

А вот как. Торговка, у которой было пятьдесят яиц, сказала эконому, что он должен ей по монете за каждые семь яиц и по три монеты за каждое яйцо из остатка; тот согласился и заплатил ей десять монет: семь раз по одной монете за сорок девять яиц, то есть семь монет, и три монеты за одно оставшееся, уплатив, таким образом, за пятьдесят яиц десять монет. Торговка, у которой было тридцать яиц, сказала, что согласна продать яйца на тех же условиях. Эконом согласился и заплатил ей четыре монеты за двадцать восемь яиц и шесть — за два оставшихся. Торговке же, у которой было десять яиц, он заплатил одну монету за семь яиц и девять — за три оставшихся. Вот как получается, что и пятьдесят, и тридцать, и десять яиц можно купить за одни деньги.

Дон Дьего де Асеведо взял в лакеи одного бывшего носильщика, человека грубоватого, но добродушного; и вот, когда они шли как-то по улице, им навстречу попался носильщик, тащивший на спине огромный тюк. Видя, что бедняга вот-вот уронит свою ношу, слуга дона Дьего со всех ног бросился ему помогать; дон Дьего проследовал дальше, а затем, вернувшись, стал выговаривать слуге за то, что тот из-за такого пустяка бросил своего хозяина, на что слуга ответил:

— Ах, ваша милость, поработай вы чуток носильщиком, сами бы не устояли: так ведь руки и чешутся помочь своему брату!

Некто Реса, скопец, состоявший на службе у принца, вышел как-то на прогулку в шляпе, к тулье которой были пришиты две большие, увесистые пуговицы. Увидев это, некий кабальеро сказал:

— Какие прекрасные пуговицы, сеньор Реса; может быть, если постараться, все еще станет на свои места.

Услышав это, некая сеньора, у которой Реса домогался места капеллана, сказала:

— Не станет, сеньор.

— Но почему, сеньора? — спросил Реса.

— Что с возу упало, то пропало, — отвечала дама.

Некто, расхваливая приятелю свое вино, сказал, чтобы тот как-нибудь прислал взять немного к обеду. На другой день к нему явилось несколько слуг с большими кувшинами. Отправив слуг обратно, хозяин сказал:

— Друзья мои, вы явно ошиблись. Думается мне, вас послали за водой на реку, а не за вином к имяреку.

Рассказывают, что неподалеку от Пласенсии есть монастырь по названию Пералес, то есть Грушевая роща, монахини которого пользовались дурной славой. Проезжая как-то мимо, декан церковного капитула написал на монастырской стене: «Здешние груши всякий прохожий кушал». Монахини приписали внизу: «Что ж ты, ученый муж, не отведал наших груш?» Декан отвечал: «Перезрелок из вашего сада мне и даром не надо». На это монахини ответили: «Старые болтуны лишь языком сильны».

Один нищенствующий монах бродил по деревням, прося подаяния. В одной деревне стали так упрашивать его сказать проповедь, что он волей-неволей согласился; и вот, взойдя на амвон в четвертую седмицу великого поста, рассказал, как Спаситель, разделив пять тысяч хлебов и две тысячи фунтов рыбы, накормил ими пять тысяч человек. Узнав об этом, приор его монастыря спросил, правда ли, что он так вольно трактует Писание. Монах отвечал утвердительно. Когда же приор стал укорять его, говоря, что не следует уклоняться от Святого писания, монах ответил:

— Глядя на мою дырявую рясу, они и в щедрость-то Господню не хотели верить, а вы хотите, чтобы поверили в чудо.

В Монсон-де-Кампосе некий идальго, вернувшийся из Индий, рассказывал о заморских краях и между прочим сказал:

— Видел я там капусту, такую преогромную, что в ее тени могли бы преспокойно укрыться триста всадников.

На что случившийся тут же слуга маркиза де Посы сказал:

— Ничего удивительного; вот я в Бискайе видел, как двести человек клепали котел, да такой огромный, что даже стук не долетал от одного до другого.

Изумленный путешественник спросил:

— Сеньор, но зачем же нужен был такой котел?

— Затем, сеньор, — отвечал слуга, — чтобы сварить вашу капусту.

Известно, что вдовы имеют обыкновение подписывать свои письма: «Безутешная вдова такая-то».

Как-то донья Мария Энрикес, жена Хуана де Рохаса, сеньора де Монсон, отправила своему капеллану Гарей Эскудеро, письмо, по рассеянности подписавшись: «Безутешная донья Мария».

Капеллан, памятуя, что в свете принято отвечать учтивостью на учтивость, подписал ответное письмо: «Безутешный Гарей Эскудеро».

Эрнан Кортес рассказывал, как однажды по распоряжению сестры его деда монахини, стали копать землю возле одного скита под Медельином и наткнулись на каменную статую, на которой сбоку было написано: «Переверни и увидишь».

Когда же статую перевернули, прочли следующее: «Благодарствую, а то весь бок отлежала».

Как-то в бытность свою в Саламанке в тридцатом году маэстро Кастилья, францисканский монах в один из дней великого поста проповедовал в монастыре Святого Духа, порицая легкомыслие и распущенность молодых дворян, среди которых был тут же и дон Дьего де Асеведо; и так как, произнося свои осуждающие речи, маэстро чуть ли не пальцем указывал на дона Дьего, тот не выдержал, вскочил с места и, намотав плащ на левую руку, правой выхватил шпагу и стал лихо размахивать ею, словно отражая словесные выпады проповедника. А поскольку происходило это при великом стечении народа, то и смеху было много, особенно же потому, что маэстро, ни на миг не потеряв нити своих рассуждений, продолжал проповедовать, словно ничего не замечая. Я же, клянусь, видел все это propiis oculis [4] Собственными глазами (лат.). .

Попечитель королевского приюта под Бургосом тягался в суде с алькальдом Эррерой. Один из свидетелей, поклявшись под присягой говорить только правду, дал показания; когда же его спросили, не хотел бы он что добавить, ответил:

— Хотел бы, да попечитель не велел.

Во Флоренции восстала чернь и, изгнав из города знатных людей, стала править. Главным выбрали некоего скорняка. Один дворянин спросил его: