Аркадий Кузьмин - Свет мой Том I

Что ж, посыпались пинки и понуканья от пустобрехов, посчитавших вдруг себя заметными фигурами. Добродетель, стой! Вчера дядя Андрей приласкал братьев матерно: дескать, не доглядели шалопаи, что осколком каким-то порвало копытце у его буренушки, а сегодня вот разошелся и другой праведник. Однако ведь никто из поучителей, главное, не видел (у них были, верно, шоры зашорены) и не додумался до единственного решения — раздать земледельцам по заработанным трудодням то зерно и сено, что успели собрать. Для чего же копить урожай в шорах, в сараях? Для того, чтобы этими припасами воспользовались оравы немцев, прущих на восток, на Москву? Была в том очевидная нелогичность.

Уже эвакуировался на Восток Ржевский льняной техникум. Без Наташи, студентки-третьекурсницы: она не поехала — не могла покинуть семью. Прощайте, занятия! От них остались у нее одни воспоминания.

Прошлым летом, например, они, второкурсники, даже ездили на учебную практику в город Почеп (что в Орловской области). С пересадкой на поезд в Москве и Брянске. Практиковались там, в том числе и на заводе, 20 дней. С руководителем своим. В техникуме училась лишь одна группа (23 ученика), специализировавшихся на конопле — готовили из них сортировщиков первого разряда. Вот они сначала в деревне смотрели, как пашут землю под посев, как ее обрабатывают, как сеют коноплю, снимают, как мочут тресту конопляную в ямах (моченец заливают водой и на него кладут гнет — бревна, камни). Сами студенты участвовали в этом процессе. Сначала срезают верхушку конопли. Потом тресту замачивают. На заводе видели, как волокно из нее обрабатывали. В городе ребята спали на начальнических столах — больше негде было спать; есть было нечего практически все три дня, т. е. приносили им лишь хлеб, и они кусочничали всухомятку. А в деревне жили у женщины. Колхоз отпускал им мясо, молоко, и хозяйка готовила еду. Наташа спала на лежанке — на перине. Она по возвращении написала отчет-дипломную.

Тогда же на обратном пути она две недели провела в Москве, закрытом городе, — на право побывать в ней ей выдал справку техникум как лучшей ученице. А жила она у родителей татарина, знакомого квартиранта Кашиных — то ли моряка, то ли летчика. Ходила с ним в какой-то театр, на Минаевский рынок, в Марьину рощу, в универмаг со стеклянным верхом и куда-то еще.

Что справедливо: все четверо ромашинских ребят, когда учились в пятом «В» классе, городской школы, успевали хорошо, а Антон превосходно, можно сказать, знал все школьные предметы и особенно любил математику, решал с ходу все математические задачки. Вследствие чего с ним сдружались одноклассники. И к нему благоволил учитель-математик, плотный и живой чернявый Вадим Павлович, натура весьма импульсивная. Так, бывало, в момент объяснения им урока, Вадим Павлович, наводя мгновенно тишину в классе, с такой силой мелом ставил цифры или точки на классной доске, что мел в его руках разбивался вдребезги и класс замирал от ужаса и восхищения.

Он раза три вызывал Антона к доске:

— Кашин, живо с задачником сюда! — И наказывал ему: — Садись вместо меня к столу и бери задачник — продолжай вести урок! Вы решаете задачки на странице… — И отрывисто прощался, уходя, с притихшим, все-то понимавшим классом, особливо его девичьей половиной, которая с неподдельным интересом уже шушукались по этому поводу.

Оказывается, жена Вадима Павловича, преподавательница немецкого языка — Ирина Григорьевна, любимая им, видно, сильно, готовилась к родам: она лежала в родильном доме; посему-то он метался, словно тигр в клетке. Рыкающий. Презабавно как!

Антон помнил и тот горестный туманно-обындевелый понедельник, в который смелый, ловкий и бескорыстный Дима Ветров отважно, случалось, отбивавший наскоки недругов на ребят, не пришел вдруг на занятия, а позже пришла в школу его сестренка, вся заплаканная… Дима катался в воскресенье на лыжах на крутом волжском берегу и, падая с кручи, погиб, наткнувшись лицом на собственную лыжную палку…

Было очень грустно, было ощущение какой-то опустелости оттого, что и для них-то, ребят-шестиклассников, в том числе и для Антона, школьные сентябрьские занятия тоже закончились вскоре, едва начавшись всерьез с осмотра выстроенного бомбоубежища во дворе, пугающе глухого и маловместительного, словно квадратная яма.

Раз ромашинские школьники, отзанимавшись на уроках, впятером возвращались из города через «Ельники» — переход через железнодорожные пути, сокращавший расстояние к дому. И они еще не перешли весь десяток рельсовых путей, как завидели, что сюда, к станции, навстречу им, подлетала довольно низко группа «Юнкерсов», и закричали вперебой:

— Ой, сигайте скорей! Бежим!

— Может, это — наши? Нет воздушной-то тревоги… Паровозы не гудят…

— Ай, прошляпили… То чужаки крадутся, подвывают…

— Шпарьте побыстрей!.. А то будет крышка нам…

Мальчишки уже стремглав неслись встречь стремительно нараставшим в величине самолетам, летевшим понизу неба, — запыхались; они, главное, испугались, что не успеют добежать хотя бы до канавы пристанционной — не успеют, значит, до начала бомбления. Жуть какая! Да тут Гришка книжки из портфеля выронил на бегу — подбирал те впопыхах. А Ваня зацепился за рельс, растянулся, вследствие чего ушибся больно да брючки порвал, запачкал мазутом. Не везло ему, парню безответному. Так, этой зимой он прицепился на дороге городской, идя в школу, к задку какого-то возка; но на лету возница огрел его кнутом, достав, и даже не посмотрел, что сбил мальца на скользкую мостовую, под автомашину наезжавшую… Отчего Ваня получил сотрясенье мозга…

И вот только-только мальчишки проскочили станцию, как яростно забухали зенитки, открыв заградительную стрельбу. Воздушные хищники (штук пять), зловеще виражируя, отвернули прочь… Точно побывали на разведке лишь…

Но с этого-то дня и кончились у учеников все школьные уроки. Они распрощались со школой. На долгое время.

Итак, начались дни самые тревожные и суматошные. Никто не представлял себе дальнейшего исхода. И не мог узнать, разведать ничего в воцарявшемся кругом хаосе омертвления всего, что прежде жило, служило людям, работало. Все рассыпалось на глазах, Враг напирал неустанно — явственней. Да и что бы тут ни предугадывалось кем-то мысленно и как бы верно ни высказывались соображения всезнаек, Анна теперь яснее осознавала то, что только ей предстояло, главное, суметь вовремя сделать что-то нужное для семьи и что ей теперь было бы безрассудно-запоздало сняться вдруг — с такой-то свитой, ее связывавшей, — с гнезда теплого, насиженного и бежать куда-то сломя голову (на зимушку-то глядя): фронт бы точно настиг их где-нибудь в дороге! И что бы тогда сталось с ними, горемыками, оторванными от дома? Что, действительно?