Татьяна Алфёрова - Поводыри богов (сборник)

Молодой витязь вышел из-за спины князя Игоря, положил руку на нож у бедра, потянул из ножен, глянул вопросительно. Князь отрицательно качнул головой, ухмыльнулся. Соловей не предаст его, потому что сила за Игорем.

Нянька Ярка знала: ее госпожа почитает великого князя, как отца. Но не отец он ей, пусть Ярка никогда не опровергала сплетни челяди. Отец Ольги, изувеченный в последнем своем походе, умер на дощатом полу, разбив об пол голову и надорвав сердце. Один отец был у Ольги и у Яркиного младенчика, хорошенького мальчика, прожившего всего несколько мгновений. А любит князь Олег Ольгу больше дочери, потому как раз, что не дочь. Ласковая красавица Ефанда, жена Рюрика, родная сестра Олега, могла бы рассказать больше, но Ефанда, голубка, умерла. И мать Ольги умерла, прямо в родах измученную взяла ее Фрейя, богиня, которую княгиня называет нежной, да какая же она – нежная?

Ярка нынче много стала забывать, но историю рода своей госпожи помнит. Бабка Ольгина была военной добычей, привезенной еще отцом великого князя Олега из земли кривичей, из-под города Плескова. Теперь это город ее молодой госпожи, князь Олег подарил Ольге, не сказал – почему. Красавица Ефанда хорошо знала мать Ольги. Еще бы ей не знать свою младшую сестру, пусть и сводную. Дочь законной госпожи и дочь кривичской невольницы жили под одним кровом, девочками вместе играли, ходили бросать в холодный залив серые камешки, собирали морошку и малину, подстерегали на берегу лебедей: ждали, что с ними прилетит Фрейя, нежная богиня.

Олег, старший брат, до поры до времени не обращал внимания на сестер, может, даже не различал их. Когда же девочкам исполнилось двенадцать и одиннадцать лет, будущий великий князь Руси начал смотреть на сводную сестру слишком пристально и задумывался при этом. Поначалу домашним это показалось забавно, но задумчивость Олега все возрастала, что юному воину не к лицу. Отец забрал его с собой на охоту, надолго, раз никакого общего похода у урман на тот момент не намечалось, а своего корабля, чтобы сильным морским ветром сдуть ту задумчивость, у отца не было. Когда они вернулись, пропахшие медвежьим салом, с десятком прекрасных шкур, грудой лосиного и медвежьего мяса – работники еле дотащили, – двенадцатилетняя Ефанда бегала по двору в одиночестве, без сестры. Кривичскую невольницу отдали в жены свободному ремесленнику, и тот взял ее вместе с дочерью, взял с радостью, хотя немолода была невольница, уж дочери одиннадцать лет. Но дали с нею достаточно серебра, да и серые прозрачные глаза женщины привлекли будущего мужа не меньше полновесных монет.

Олег ничем не показал, что огорчен разлукой со сводной сестрой, забыл ради охоты, наверное. Но когда подрос и возмужал, вспомнил о ней, а может, не выпускал из памяти вовсе. Но до того еще многому пришлось приключиться.

По воле отца Олег женился на богатой невесте гордячке Силкисиф. Оказалась она не столь горда, сколь гневлива, могла, рассерчав, как замертво упасть – вот до чего. А когда кричала на работниц, прозрачная слюна вскипала у нее в уголках рта и бежала, как шелковая нить, на платье. Отец вскоре умер, взяла его лихоманка, и Олег ушел к молодому, жадному до походов и приключений конунгу Рюрику; сначала простым варягом, после стал помощником и первым другом, а затем и породнился с Рюриком через Ефанду, родную сестру. Все так делали, у кого сестры были, а тут Ефанда, красавица. Вот перед свадьбой Ефанды и Рюрика вспомнил Олег о сводной сестре, разыскал и в тот же день сам выдал ее замуж, да не за какого-то ремесленника – за воина.

Поистине, знал Олег уже тогда волшебные слова, правду сказывают, даже с камнями мог говорить, и те ему отвечали. Конунг Рюрик любил Олега, все любили Олега, до последнего гребца на корабле, все, кроме собственной жены, гордой и гневливой Шелковой девы, любившей только себя. Зная волшебные слова, несложно было Олегу сводную сестру пристроить за непоследнего воина, и тот был признателен за жену, по крайней мере, первые годы.

Когда же Рюрик стал князем-конунгом Ладоги и окрестных земель, а Олег – его правой рукой, озаботился Олег всю родню подле себя собрать. И оказалась та сводная сестра, а Ольгина мать, недалеко от места, где ей на роду от предков жить было написано, под городом Плесковым. Но уж не за простым кривичем, как предки рассчитывали в свое время, а за благородным урманином, как Олег распорядился. Только старшего брата, будущего великого князя Олега, так со своих отроческих одиннадцати лет и не видела больше, на свадебном пиру не считается, на том пиру она не видела никого. Благородный же урманин ненасытен не только в бою – на охоте, за столом и на ложе тоже. В одну ночь он брал жену и девушку-словенку Ярку, и других девушек и женщин, кого встречал в доме по пути в опочивальню, а хоть бы и не по пути. Дом-от был небольшой, а работниц да девушек скопилось в нем много. Чаще других все же жену брал – по ее положению законной госпожи и по своей охоте, ну и Ярку, тут уж только по охоте, даже имя ей дал такое от своей телесной ярости.

В одну ночь они и понесли, в одну ночь родили. Но, видно, не договорились покровительствующие роженицам урманская Фрейя и словенская Лада, повздорили крепко богини, как случается меж чужими женами, поскандалили. Одной ночью рожали госпожа и Ярка. Одной ночью умерли госпожа и Яркин младенчик. Остались Ярка и новорожденная девочка госпожи одни в ночи. Нянька и девушки выли под дверью от страха, заклинали злыдней. Ярка, с трудом поднявшись, сама взяла девочку к груди, назвала Прекрасою и плакала, слезы и пот катились жемчужным бисером, кровь капала и редко стучала в пол красным янтарем.

На другой день к обеду появился Олег, тогда еще не великий князь. Откуда узнал? Как успел? Благородный урманин-то неделю еще лежал во хмелю – не поймешь, от горя или от радости. Олег распорядился насчет похорон, тризны, убедился, что у кормилицы Ярки хватит для новорожденной молока и ласки, и исчез на несколько лет. Первый раз навестил, когда маленькая Прекраса-Ольга научилась не только выговаривать первые слова, но и слагать их друг с другом. Девочка долго молчала, зато заговорила сразу на двух наречиях: урманском и словенском. После же выучивала разные наречия быстрее, чем росла сама. Ярка пугалась поначалу: ну как вскипят да перемешаются все эти разные слова в махонькой русой головенке; после поняла – это богини Фрейя и Лада постарались загладить свою вину чудесным даром сиротке.

Нет, стара стала Ярка, глупа! Почему же – сиротке? Пусть Ольга – княгиня и ее госпожа, но и дочь Яркина тоже, на ее руках выросла, ее молоко пила. Ярка будет охранять дочку до последнего вздоха, раз уж не смогла спасти своего младенчика. Даже сны Ольгины сторожит Ярка.