Зот Тоболкин - Грустный шут

Юродивый, с идиотским лицом скоморох, возвышаясь на помосте, судил людишек, которых приводили к нему, миловал или отправлял в «подземелье» вбивать голыми руками колышек. Подождав, когда вобьют, велел вытаскивать его зубами. На плече у него сидел прирученный заяц. Другой скоморох, рослый, с длинной бородой и со шрамом через всю щеку рассаживал осужденных кружком, следил за порядком.

Среди узников был пьяный солдат, который, не умея отрешиться от строевых привычек, вбивал колышек и присчитывал «ать-два». Кулак у него был дюж, а вот зубы начальство выбило. И потому вытянуть им же забитый колышек было нечем.

Был и Политик, придумавший царю семьдесят два налога.

— Мало! — сердился судья. — До сотни дотягивай!

Политик тужился, предлагал один налог глупей другого, за что получал по уху деревянными «веригами». Наконец он додумался отрезать подданным по уху и за этот недостаток взимать налог. Судья смиловался.

— Что ж, — заключил он тут же, — с тебя и начнем. — И отпластнул Политику ухо, бросив его под ноги. Осужденный не на шутку испугался.

— Дак ты ишо недоволен? — возмутился судья и велел посадить Политика к колышку. Ухо подле колышка «приросло».

«Он не такой уж идиот», — думал Фишер, вспоминая, где слышал этот голос.

Потом настал черед Пииты, которого изображал заяц. Заяц расхаживал перед воеводой, держа в лапках засаленную бумажку, кланялся влево и вправо, словно и впрямь читал вирши.

Воевода смеялся, вспоминая придворных виршеплетов, очень похожих на косого.

— Молодец, молодец! — хвалил воевода, угощая зайца морковкой. — Льстишь умно.

— И должности при дворе не просит, — подхватил судья. Погрозив зайцу, сказал: — Ладно, что угодил, а то быть бы тебе в подземелье.

Заяц вспрыгнул к нему на плечо и принялся за морковку.

«Нет, я определенно его слышал!» — напрягал свою память Фишер.

Судилище продолжалось. Судили фискала, весь век вострившего ухо, отчего голова его перекосилась на сторону. Он доносил на всех подряд, в том числе и на воеводу. Доносил зло и опасно. Воевода поежился. Когда ж доносить было не на кого больше, донес на самого себя. За то и попал в подземелье. Мальчик — это был Гонька, — который вел его к колышку, пытался выпрямить кривую шею фискала.

— Не тронь! — зашипел тот злобно. — А то скажу, что кривое прямым сделать хошь.

Последним судили маленького, с беспокойными руками человечка. Он шарил по кафтану, по стенам, словно обирал что-то.

— Чо ощипываешься? — полюбопытствовал судья. — Блохи кусают?

— Гвоздик ищу, — ответил человечек. — Люблю гвоздики из стен вытаскивать.

— На кой тебе столько гвоздей?

— А не на кой. Для души дергаю.

— Ишь ты, для души! Коли так, иди дергай, — разрешил судья.

— Да нечего! — пожаловался «гвоздодер». — Все выдергали, все разворовали. Хотел заколачивать, да боюсь, как бы не украли…

— Барма! — вспомнил наконец Фишер, узнав «юродивого». И голос, и фокусы эти, и заяц — все обличало старого знакомца.

— Досудить не дал, — освобождаясь от маскарада, усмехнулся Барма. Скинув балахон, предстал в обычном своем виде: хитрое, озорное лицо, волос сугробом. За кушаком — топорик, на плече — зайка, купленный в Сулее у скоморохов.

— Ты обещал мне продать карту, — напомнил Фишер.

— Продать недолго, — играя с зайцем, ответил Барма. — А на кого невесту бросишь?

— Иоганн! Ты собираешься меня бросить? — заломила руки Гретхен.

— Мы плохо приняли тебя, мой друг? — замораживающим голосом спросил воевода. — Или ты брезгуешь со мной породниться?

— О, что ты, Питер! Я просто счастлив! — смутившись, залепетал Фишер.

— Тогда зачем же тебе карта? И зачем корабль? — неумолимо пытал воевода.

— Я собирался в Сибирь, пока не встретил тебя и Гретхен.

— Прекрасно. Ты не пожалеешь об этом! — обещал воевода.

Барма тотчас же уцепился за выгодный для себя случай:

— А кораблик пущай нам сбудет. У нас и команда есть, и капитан. Его сам государь… — Барма осекся, но тотчас выправился. — Сама государыня благословила. Плыви, говорит, северным окоемом. России, говорит, новые пути нужны, новые земли.

— Да, да, — закивал воевода, велел подать себе и Фишеру чаши.

— Но шхуна стоит очень дорого, — нашел еще одну отговорку Фишер.

— Не дороже денег, — отмахнулся Барма, сняв с шеи мешочек, в котором носил драгоценности. Достав три рубина, спросил: — Поди, хватит?

— Мало, мало! — замотал головой Фишер, хотя рубины были великолепны.

Барма без лишних слов достал ожерелье, нарочно положив его перед Гретхен. У той заблестели жадно глаза.

— О, Иоганн! Какой прекрасный жемчуг! — вожделенно застонала невеста.

— И он подарит его тебе, — заключил воевода. — Камни, разумеется, тоже.

— Но моя шхуна! Она так дорога мне! — чуть не взвыл Фишер.

— Надеюсь, не дороже невесты? — сухо поинтересовался воевода. В глазах его сверкнула молния.

— Я оставлю тебе дощаник, — успокоил Барма. — На нем тоже можно плавать. Мой дед в Мангазею на дощанике плавал.

Прихватив Гоньку и Бондаря, Барма поспешил на остров.

— Токо бы Першин не опередил! — опасался он. И — не напрасно.

Першин — легок на помине — рвался к воеводе, но тот, закрывшись с сестрой и Фишером, приказал никого не пускать. Гретхен, вертясь перед зеркалом, примеряла жемчужное ожерелье. Воевода разглядывал рубины.

— Послушай, Иоганн, ты не прогадал, избавившись от шхуны. Зачем рисковать в твои годы?.. Там кто-то шумит, — вслушался воевода. — Успокойте!

Шумел Першин. Увидав Фишера, истошно заорал:

— А, и ты тут, субчик! Давненько тебя ищу!

— Тише, тише! — поморщился воевода. — Ты его с кем-то путаешь. Это мой зять.

— И ты заодно с ним? — взревел Першин, хватая воеводу за воротник. — Слово и дело!

— Он сумасшедший! — Воевода приказал увести поручика, сам стал расспрашивать Фишера, что это за крикун. Выслушав, заключил: — Что ж, я заступлюсь за тебя перед царицей. А тех арестуем.

Но солдаты, посланные на берег, опоздали. Митина команда, выкинув перепившихся Фишеровых матросов, уже успела перебраться на шхуну. Поставили паруса и вскоре вышли в открытое море. Фишер остался без камней и без шхуны. Зато заполучил себе жену.

— Ай да мы! — хохотал Барма, перед тем снявший парус с дощаника. — Хитреца перехитрили!

На плече его ухмылялся зайка. Митя был серьезен. Мечта его наконец исполнилась: появился собственный корабль. Плыви на нем хоть на край света.

— Если Фишер не догонит, — усмехнулся Барма, указав в сторону Сулеи. Фишер, объединившись с Першиным, кинулись вдогон.

— Зря они, — покачал головой Митя. — У нашей шхуны ход лучше.

— А он не за нами гонится, — зубоскалил Барма. — Он от молодой жены убегает.

— Мы-то куда теперь? — спросил Бондарь, успевший в Сулее наполнить свои «вериги».