Слав Караславов - Восставшие из пепла

Василевс еще раз вздохнул. Каждое утро вестовые докладывали ему о неудачных боях императорских войск с Камицей, за которым, по всему было видно, стоит самозваный царь мизийцев. Протостратор Иоанн Ионополит неоднократно намекал ему, что появление василевса перед воинами подняло бы боевой дух войска. «Одно движение десницы моего василевса — и Камица, этот коварный сын безглазых фурий, будет лежать холодным трупом», — писал Ионополит Алексею Ангелу. Да, надо кончать с Камицей, затем двинуть все войска против того, кто поднял голову за Хемом и угрожает его землям, — против ненавистного Калояна.

Василевс хлопнул в ладоши. Вошел Георгий Инеот.

— Есть новые вести от протостратора Иоанна Ионополита?

— Пришла плохая весть из другого места, божественный…

— Какая?

— Косоглазый Спиридонаки… ополчился против твоих божественных прав, господин.

Император вздрогнул, точно его ударили плетью. Ничего не сказав, Алексей Ангел принял для себя решение — он возглавит войска…

С замирающим сердцем Мите переступил порог царских покоев.

Калоян, окруженный царедворцами, сидел в просторной приемной, убранной по-ромейски пестрыми коврами. Широкий притвор вел во внутреннюю семейную часовню. Оттуда, из-за полуоткрытой двери, доносились запахи ладана и горящих свечей.

Мите преклонил перед Калояном колени и долго стоял так, опустив голову, чувствуя на себе взгляд царя.

— Встань и говори! — услышал он наконец.

— Царь, мой брат Иванко не верил в то, что ты его простил, — начал Мите. — Это постоянно внушали ему люди, окружавшие его… Василевс клялся ему в верности, а его дочь не переставала соблазнять Иванко. Мы со Станом Главакой говорили ему: нельзя ехать к василевсу, но другие оказались куда сладкоречивее. Те убедили: Алексей Ангел простил Хриза, а как же тебя не простит, коли возвысил до себя? И он поверил им. Он отправился в гости к василевсу, вместе с ним отправились и его лизоблюды, но, когда подошли к Станимаку, все разбежались, с Иванко остались лишь мы с Главакой. Чтобы увидеть собственными глазами его смерть и позор, чтобы принять свою смерть… Нас из темницы выпустила дочь василевса. Потом нас преследовали, но мы вырвались. Я ничего не скрываю. Спросите Стана Главаку… А сейчас прикажи, чтобы нас убили, потому что мы приходили к тебе и выпрашивали для Иванко прощение, но мы не смогли его убедить в твоей искренности и в твоей дружбе…

Последние слова повисли в тишине приемной залы и поразили приближенных царя своей искренностью. Мите не пытался защищать себя. Он говорил царю только правду и предлагал для себя наказание — смерть.

— Ну? — Калоян поднял голову и обвел взглядом притихших боляр.

Первым поднял голову Борил. Его впалые скулы потемнели, глаза глубоко ввалились — после ночного грабежа в Констанции он не успел отдохнуть. На его зеленых сапогах чернела капля засохшей крови. Царь еще раньше заметил ее, и в душе у него поднялась прежняя неприязнь к племяннику: не из битвы он принес эту вражескую кровь! В грабежах и бесчинствах с ним мог соперничать разве что брат царицы, Цузмен, или предводитель куманов Манастр.

— Я думаю, что ему нельзя верить, — заговорил Борил. — Жизнь — его, пусть и смерть будет его, как он того пожелал. Если он был против союза Иванко с ромеями, почему поехал с ним? Мое слово — смерть!

— А ты, Слав, как считаешь? — спросил Калоян.

— Я думаю, царь.

— Он думает! — зло процедил Борил. — О чем тут думать?

Слав сделал вид, будто не расслышал насмешки. Он не мог вот так, сразу определить степень вины Мите и Главаки. Враждебность к ним Борила тем более заставила его не спешить с ответом.

Царь слегка повернулся к Звездице:

— А ты, Иван?

— Я, царь, не сомневаюсь в честности Димитрия. Как он говорит, так и было. Вина его в том, что он не смог убедить брата в твоей искренности, а достоинство — в той преданности нашему общему делу и в том мужестве, с которым он, как и Стан Главака, пошел на явную смерть… А остались в живых они по случайности. Такая преданность и такое мужество достойны уважения…

— Выходит, что царь должен еще и наградить его? — воскликнул Борил.

— Царь, Димитрий стоит перед тобой, ждет, когда ты подашь знак для исполнения его собственного приговора — смерть! — Голос Звездицы приобрел твердость в злость. — Я думаю, что человек, который по своему убеждению пришел к мысли о самом тяжелом для себя, наказании, лучше всего сумеет оценить твою царскую милость, если ты соблаговолишь ему ее дать…

Иван Звездица вынул из-за широкого кожаного пояса свернутый платок и вытер разгоряченное лицо.

— А что все-таки скажет Слав? — ехидно бросил Борил.

— Что? — Слав поднял тяжелую голову. — Скажу, что некоторые слишком уж легко распоряжаются чужой жизнью, особенно, когда не грозит опасность их собственной.

— Ты на кого намекаешь?!

— На тебя, Борил, — прямо сказал Слав. — Вон у тебя кровь на сапоге. Но я уверен, ты забрызган кровью не в поединке с врагом. Ведь пока шел бой, ты был у меня на глазах. Но потом я тебя что-то не видел…

Намек был столь прозрачен, что Борил испугался: как бы его не вздумали обыскать. А у него сумка для огнива набита золотыми женскими украшениями, да и карман оттягивают два тяжелых золотых браслета.

— В бою… — пробормотал он. — В бою каждый из нас был там, где ему велено. Я перед тобой не отчитываюсь. Ты не царь. Меня есть кому судить. А ты лучше скажи про него, — Борил указал рукой на Мите.

— Я думаю, что Мите не виноват, но царь лучше рассудит, — сказал Слав.

Калоян отметил про себя и трусливую жестокость Борила, и мудрое предложение Звездицы, и язвительность Слава, и то мужество, с которым Мите определил себе самое суровое наказание. Но настроение у него было по-прежнему мрачным. Его все почтительно и давно называют царем, но ведь всем известно, что ни одна из соседних земель таковым его не признает. Калояна считают бунтовщиком на землях ромейской державы, вожаком конепасов и пахарей. Ну, что же, он будет воевать до тех пор, пока не заставит все страны признать себя царем. Ведь для болгар он давно царь, а раз так, то должен и судить как царь — справедливо. Если он поддастся прежнему недоверию к Иванко, то пострадает Мите. Люди будут думать, что он мстит ему за брата, а если простит — у него появится еще один верный человек. А верность встретишь не так уж часто. Звездица прав — преданность нужно ценить…

Калоян поднялся, и боляре умолкли.

— Я приказываю зачислить Мите и Стана Главаку в мою дружину. Таково мое царское решение…

Камица в старой, бывавшей в битвах броне ехал впереди войска. Рука его лежала на рукоятке меча. Иноходец грыз удила, и белая пена клочьями падала в дорожную пыль. Камица был погружен в молчание, в глубине глаз его таилась усталость. Почти год он воевал против своих. Бывшие его солдаты глубоко разочаровали его. Разучились биться или боялись его имени? Воины василевса панически бежали под натиском его войск. И, наоборот, предводительствуемые им люди дрались отчаянно, поднявшись против жестоких императорских притеснений. На деревьях болтались ненавистные сборщики налогов, и легкий ветерок разносил сладковатый запах трупов.