Слав Караславов - Восставшие из пепла

Василевс не сказал, кто они, не назвал имени врага, но Мурзуфл понял. Весь город уже говорил о надвигающейся опасности и о принявшем латинскую веру молодом Алексее, сыне бывшего василевса, вступившем в войско крестоносцев. Густобровый понимал, что сын Исаака Ангела, отрешившись от царьградской церкви, лишился поддержки многих влиятельных людей империи. В Царьграде было немало сторонников свергнутого василевса, но они глубоко скрывали свои чувства, боясь доверить их даже самым близким. Одно неосторожное слово, одна искорка во взоре при упоминании имени Исаака — и любого из них могли лишить если не головы, то глаз.

Густобровый с нетерпением ждал, когда Алексей Ангел скажет, зачем же он позвал его. Ведь не за тем только, чтобы пожаловаться на судьбу. Василевс поднялся с трона и, ступая как-то неуверенно, подошел к окну, долго смотрел на улицу. Он все еще не мог решить нелегкую для себя задачу — вызывать или не вызывать в Константинополь Феодора Ласкариса. Он стоял и думал, что на холмах, вплотную к городским стенам лепились домишки бедного люда, которые враг может использовать как прикрытия при подкопах, а по их крышам может легко добраться до самых зубцов стен. Лачуги нужно снести, хотя это породит ненависть к нему бедняков.

Повернувшись к Алексею Дуке, император сказал:

— Друг мой, Царьград и я никогда так не нуждались в верных и преданных людях, как сейчас. Я доверяю тебе и своему зятю Алексею Палеологу укрепление города. И если дочь моя Евдокия когда-нибудь положит на тебя свой благосклонный взгляд, даю императорское слово сделать и тебя своим зятем и севастократором…

Густобровый вознесся на седьмое небо. Евдокия жила с матерью в монастыре. Ее бывший муж, сербский жупан, развелся с ней из-за того, что она не могла родить ему наследника. Для Алексея Дуки ее бесплодие не имело никакого значения. Как женщина Евдокия была бы для него в самый раз — не слишком молода, но и не стара. Да и какое это имеет значение — молода она или стара?! Ведь она дочь василевса? Дочь самого василевса!

Рассыпаясь в благодарностях, обуреваемый чувством, что недалеко то время, когда могут стать явью его самые дерзкие мечты, Алексей Дука покинул дворец.

На другой день был оглашен императорский указ, по которому оборона и укрепление города возлагались на севастократора Алексея Палеолога, бывшего до настоящего времени протостратором, и на его помощника Алексея Дуку…

Указ внес успокоение в толпы горожан: значит, василевс думает о них, готов их защищать. Даже уничтожение лачуг бедноты не нарушило общего приподнятого настроения. Вопли пострадавших не доходили до ушей власть имущих, а досужих бездельников только развлекали. Сносом ветхих домишек и ограничились работы по укреплению городских стен. Ни для чего другого просто не хватило времени.

Еще не стерлось в памяти богослужение патриарха Иоанна Каматира, не умолкли разговоры вокруг ромейского посольства в Тырновграде, а перед воротами Царевца однажды утром появился папский легат. Весть об этом взволновала Калояна. Что ему принес папский посол?..

Разговор с капелланом [123] Капеллан — католический священник. Иоанном состоялся еще до полудня, и Калоян был мрачнее тучи. Папа давал ему свое благословение, но в царской короне пока отказывал. Капеллан, понимая состояние Калояна, посоветовал ему просить у папы не корону, а диадему [124] …просить у папы не корону, а диадему… — Корона считалась знаком царского достоинства. На Западе царскому титулу соответствовал титул императора. Требуя корону, Калоян фактически хотел от папы, чтобы тот признал его равным константинопольскому императору. Диадема — знак королевской власти — в данном случае означала формальную подчиненность ее носителя папскому престолу и латинскому императору. . Калоян ничего не ответил на это.

Посол папы возложил паллиум [125] Паллиум — часть торжественного епископского облачения — широкая и длинная белая лента с изображениями креста. на архиепископа Василия, а в день рождества богородицы возвел его в сан католического примаса [126] Примас — в католической церкви — глава отдельной церковной организации, первенствующий среди епископов той или иной страны. Болгарии. Но это было далеко не то, чего ждали от папы болгары. Разве они не достойны иметь патриарха великой церкви в Болгарии? Ведь страна удалена от Рима, а войны и недуги часто закрывают ей дорогу к папе. Такое желание, по мнению Калояна, вполне естественно: как оставлять божье стадо без заботливого пастыря! И кроме того, болгарам нужна царская корона…

«И пусть дадут все это моему царству и посвятят и коронуют мое царство». Эти слова царь сказал на прощание капеллану и употребил их в письме к папе. Калоян и впоследствии упорно настаивал на этом, то и дело направлял в Рим своих послов, не давая зарасти проложенной туда тропинке. Он отправил в Рим племянника, сына сестры, севаста Сергея Стреза, пресвитера Константина и браничевского епископа Власия с большими полномочиями. Достигнуто всем этим было немного, но Калоян не терял надежды. Переписка с папой и все прочие отношения с Римом представлялись Калояну нагруженной повозкой, стоящей на холме, стоит ее стронуть с места, как она сама покатится вниз. Калоян верил: то, что он задумал, свершится. Но пока его плечо немело от усилий стронуть эту повозку с места, а кое-кто из боляр, вроде его племянника Борила, пытался удержать ее. Борил даже осмелился однажды сказать, что путь страны лежит не к Риму, что есть старая, протоптанная дорога, которая пролегает, якобы, в душах людей. Борил имел в виду Царьград.

Калоян сделал вид, что пропустил его слова мимо ушей, сам же подумал: пожалуй, пора серьезно поговорить с Борилом и не спускать с него глаз. Причин для этого немало. Ему донесли, что Борил тайно встречался с Иоанном Каматиром и уговаривал не признавать Калояна царем и не давать ему короны. Подобные козни никакого значения не имели, поскольку было ясно, что Царьград не признает его. Но дерзость племянника раздражала царя. Борил был одержим страстью к презренному металлу. При виде золота у него дрожали руки, лицо морщилось, как печеное яблоко, во всем его облике появлялось что-то скользкое. Калоян презирал подобных людей, но Борила вынужден был терпеть, что поделаешь, родственник! А родственники — не друзья, их не выбирают… Калояну была подозрительна и дружба Борила с Цузменом, братом царицы. Он чувствовал, что за Цузменом стоят еще и Манастр и кое-кто помельче. Надо, надо повнимательнее приглядеться к этой их дружбе.

Сокольничие и псари сопровождали свиту. Нетерпеливые волкодавы рвались с ременных поводков. Страшный гвалт сопутствовал всему шествию. Охотничьи рога перекрывали шум, звали отставших, подгоняли ротозеев.