Слав Караславов - Восставшие из пепла

Прошло много времени с той торжественной встречи, но Слав не мог забыть ее. Раньше он не раз возвращался домой с победой, но таких почестей не удостаивался. Приятно было видеть и чувствовать, что тебя чтят. Как это Звездице пришло такое в голову! Пусть знают безмозглые скопцы, что не такие уж мы дикари, как они думают. Вишь какие кроткие и смирные они были при встрече! И деспина вьется вокруг него, смотрит таким умильным и преданным взглядом. Если бы не Иван, а кто-нибудь другой сказал ему, что Феоктист не скопец, а любовник Петралифы, Слав не поверил бы. В гневе он приказал было привести к нему жену и ее любовника, и Звездице с превеликим трудом удалось удержать его от неразумного шага.

— Гнев плохой советчик, Слав, — сказал он.

— А ты хочешь, чтобы они и дальше смеялись надо мной?!

— Нет, брат, нет… Если убьешь их обоих, эпирец станет тебе врагом на всю жизнь.

— Да, более гнусного врага мне трудно найти! Я проливаю кровь ради его паршивой империи, а он роет мне могилу. Это как, по-твоему, можно назвать, а?

— Это я могу назвать ромейским коварством. Комнина только огнем и мечом можно унять.

— Тогда зачем ты держишь меня за руку?

— Я хочу, чтобы месть была великой, брат. Ирина Петралифа и Феоктист — лишь исполнители чужой воли. С ними не так уж трудно справиться. А мне хотелось бы другого: добраться до самого Феодора…

— Как до него добраться?

— Время покажет, Слав. Подождем. А с Феоктистом покончим очень скоро. Ты хочешь?

— Жажду!

— Тогда слушай. Мне доложили — Феоктист послал своего доверенного человека к эпирцу в Фессалоники. Как только он вернется, мы его схватим и разоблачим Феоктиста с поличным. Под суд, и все кончено.

— А эпирец что, нас ждать станет?

— Ты положись на меня!

Гонец Феоктиста вернулся на заходе солнца, и предупрежденная крепостная стража немедленно схватила его. Это был один из скопцов Ирины Петралифы. Он клялся, что ходил на поклон в Бачковский монастырь. А как только один из стражников внес раскаленную жаровню с нагретыми докрасна щипцами для пыток, тотчас во всем признался.

Привели Феоктиста. Тот держался надменно, отвечал с издевкой. Но когда понял, что разоблачен, принялся грозить гневом императора Феодора Комнина Дуки Ангела. Он ожидал, что люди Слава испугаются при упоминании имени эпирца. Но случилось иначе. Его грубо повалили на пол, сняли штаны, убедились, что он не скопец… О деспине даже и не спросили.

На этом и закончился допрос. На следующее утро Феоктиста вместе с гонцом вывели на середину римского моста. С двух сторон столпился народ, охочий посмотреть на казнь. Слав приказал вывести и деспину Ирину Петралифу с ее свитой — пусть собственными глазами увидит смерть своего любовника. И когда она появилась в толпе, Слав подал Калоянов меч Добрику Четирилеху.

«Тем, кто вредит и делает зло деспотству и его народу…» — начал читать приговор Звездица. Река под мостом несла свои ревущие, мутные воды. Добрик подтолкнул мечом обезумевшего от страха Феоктиста к самому краю моста и одним ударом отсек ему голову. Голова полетела в гремящие волны, а тело ромея еще некоторое время продолжало стоять. Наконец и оно повалилось в реку, поплыло, будто догоняя свою голову.

Пока казнили Феоктиста, гонец крестился, шептал молитвы. Но как только его подтолкнули к краю моста, он, не дожидаясь удара меча, бросился вниз. Но, объятый страхом, прыжка не рассчитал и упал не в воду, а на каменистый берег. Речной поток стащил его с камней и смыл с них черную кровь.

Все это время Слав не сводил взгляда с лица Ирины Петралифы. Она стояла бледная, с крепко сжатыми губами, ничем не выдавая волнения. И лишь когда обезглавленное тело Феоктиста повалилось с моста в реку, Славу показалось, что она едва не кинулась к своему бывшему любовнику, словно хотела удержать его. Но тут же ее лицо приняло прежнее безучастное выражение.

Слав даже не намекнул ей, что знает об измене, о ее участии в заговоре против него. А Ирина Петралифа надеялась, что ее тайны уплыли вместе с обезглавленным телом Феоктиста. Это положило конец ее страхам. Признаться, Феоктист ей уже надоел со своими бесконечными разговорами о власти, о захвате крепости. В последнее время он даже упрекал ее в том, что она вроде бы довольна своим положением деспины и совсем не похожа на ту, которую он знавал раньше, готовую пойти за ним в огонь и в воду. Эти укоры весьма охладили ее былые чувства к нему, но все-таки она едва сдержала крик, когда его безглавое тело свалилось в реку…

Слав и Звездица молча поднялись в верхнюю крепость. Когда стража открыла им дверь, Слав приказал вызвать писаря Панкратия, скользнул усталым взглядом по лицу первого советника, спросил:

— Так что будем делать, дальше?

— А дальше все просто… Все, что мы знаем, сообщим Феодору Комнину.

— И то, что мы знаем об Ирине Петралифе? — спросил деспот.

— Нет, об этом ни слова… Мы напишем Комнину, что заговорщики, по их словам, получали приказания якобы лично от него. Но мы, зная его добрые родственные чувства к нам, не поверили этой клевете. И жестоко наказали злоумышленников, а его величеству сообщаем, чтобы он знал, какое оружие используют враги, дабы разрушить нашу приязнь и дружбу. Потому как мы уверены, что это злые козни латинского или никейского императоров, которые не питают добрых намерений и чувств к его императорскому величеству… Такое послание успокоит его. Оно убедит Комнина в нашем добром расположении к нему и в мысли, что он нас перехитрил. А это ему будет приятно. Он даже упрека не сделает нам за казненных.

Слав долго молчал.

— А потом?

— Потом опять что-нибудь придумаем…

Разговор был прерван появлением писаря Панкратия. Не дав ему возможности сделать обязательный поклон, Слав указал на стол:

— Пиши!