Анатолий Соловьев - Сокровища Аттилы

— Как дела, брат милосердия? Отчего ты такой невеселый?

Десятник мрачно отвечал:

— Я был бы веселым, если бы хотел покривить душой, но, как видите, не делаю этого. Мои руки привычны к другим занятиям!

Фока однажды заметил:

— Тобой здесь довольны, брат Юргут. Ты и вправду меняешься к лучшему. Скоро мы отведем тебя к Старшему Брату. Чем бы ты хотел заняться, когда тебе разрешат покинуть больных?

— Я хотел бы стать стражем! — ответил десятник.

В следующий раз он спросил у Эраха, куда делся Дзивулл.

— Ушел с караваном в город Маргус, — ответил сородич.

Мать Юргута была родом из Маргуса, и он этот город знал. Путь туда шел через Потаисс. Видя уныние на лице десятника, Эрах вдруг обрадовал его:

— Дзивулл говорил, что у тебя в Потаиссе есть женщина, славянка Лада. Он велел передать, что навестит ее. Жди.

Хорошая новость еще более подстегнула десятника.

— Брат Эрах, мне так хочется выйти на поверхность! Неужели тебе не скучно в подземелье?

— Здесь я бываю гораздо реже, чем на воле, — ответил Эрах. — Там я пасу лошадей. Твои кони в прекрасном состоянии.

— Когда кончится испытание, я тоже буду пасти лошадей!

— Но ведь ты хотел стать стражем?

Хай, как быть? Не станешь стражем, не завладеешь золотом. Но разве без лошади уйти от погони? Раздираемый противоречивыми желаниями, Безносый ответил:

— Я хотел бы быть тем и другим. Тогда стану добродетельным!

Видимо, гунн передал о его странном желании кому нужно. Вскоре в помещение для больных ввалился начальник стражей великан Ардарих и громогласно объявил, что Юргута ждет Старший Брат.

2

Величественный Юлий сидел в золотом кресле. Возле входа переминались два стража с крепкими дубинками в руках. Рослый Ардарих, введя в зал Безносого, встал за креслом римлянина как личный телохранитель. Юргут опустился на колени.

Юлий, видимо, считал свою власть непререкаемой и не стремился хотя бы для видимости выглядеть добродетельным. От него исходило ощущение опасности, которую Юргут почувствовал еще при первой встрече. Она угадывалась и в свирепом лице рыжебородого Ардариха. Значит, послушание простых братьев и сестер порочному Юлию внушено скорей страхом, чем верой.

Ожиревшее лицо римлянина выглядело пресыщенным и гневливым. Высокий лоб пересекала толстая набухшая жила. Взгляд высокомерен и упорен, как у человека, привычного повелевать людьми и презирающего их. Говорили, что раньше Юлий был владельцем роскошной виллы, которую разграбили сарматы. Его, избитого и больного, подобрали общинники, сопровождавшие караван в город Аквенкум [33], что в Паннонии. Он возвысился в глазах братьев и сестер тем, что объявил о своем божественном происхождении, ибо вел свою родословную от прославленного Юлия Цезаря по прямой линии.

Из разговоров больных Юргут уже знал о римлянине столько, что удивлялся, как тайные братья терпят этого жестокого сладострастника. Однажды одноглазый гот зло сказал:

— Ха, будешь послушным! Юлий за малые провинности сажает в Крысиную келью! Трое уже поплатились жизнью!

— Что за Крысиная келья? — спросил Безносый.

— Узнаешь, когда попадешь! — ответил германец и добавил: — А если не хочешь ждать, попроси Ардариха, он отведет тебя туда, ха–ха!

Судя по опасливым взглядам, которыми при упоминании о Крысиной келье обменялись даже умирающие аланы, ее боялись все.

Юлий вперил тяжелый взгляд в Безносого. За свою жизнь Юргут видывал и не такие взгляды и мысленно отметил, что, доведись ему встретиться с римлянином на поле брани, он бы сотворил из Старшего Брата превосходное жертвоприношение Тэнгри. На возвышение, где сидел Юлий, вели две ступеньки. Стена за троном занавешена тяжелым ковром, закрывающим вход в спальню римлянина. Туда ему каждую ночь приводили самых красивых и молоденьких женщин. Там же и золото.

— Смотри мне в глаза! — потребовал от Юргута Юлий.

Безносый исполнил требуемое. Тотчас глаза римлянина, как два сверкающих лезвия, вонзились в его зрачки, причиняя почти физическую боль. Голова Юргута закружилась, мысли затуманились. Но тут же неукротимое желание сопротивляться охватило его, и он в свою очередь бешено впился желтыми, как у леопарда, глазами в Юлия. Они некоторое время свирепо боролись взглядами, вдруг взор римлянина начал тускнеть, а у Юргута прошло головокружение и появился задор. Ха, чтобы какой–то жалкий римлянин сломил упорство гунна! Как бы не так!

Старший Брат перевел дух, откинулся в золотом кресле. Синяя жила на его лбу еще более набухла и, казалось, вот–вот лопнет. Ха, а если бы он еще знал, что думает о нем Тун? Чтобы скрыть усмешку, десятник уставился на массивное сверкающее кресло, над которым распростерли крылья грифоны, оскалив львиные пасти. Красивый трон притягивал его, как ребенка притягивает яркая игрушка, как чревоугодника — вкусная еда.

— Итак, — как ни в чем не бывало обратился к нему Юлий, — тебя уже предупреждали: ты можешь отсюда не выйти?

— Да, Милосердный Пастырь, — кротко отозвался десятник. — Но я изо всех сил стараюсь заслужить доверие.

— Я не Пастырь, а всего лишь глава общины. Отвечай на мои вопросы быстро, как можно быстрее, как если бы от этого зависела твоя жизнь. Ты понял?

— Понял.

— Ты сбежал из тысячи Чегелая?

— Да.

— От какой опасности?

— Чтобы спасти свою жизнь.

— Надолго ли сюда явились гунны?

— Навечно! Пока светит солнце.

— Почему ушел со стана Дзивулл?

— Чегелай заподозрил его в обмане.

— В каком обмане? Быстрее!

— Мы нашли поминальный храм. Дзивулл скрыл это от тысячника. Чегелай думал, что храм набит золотом!

— Куда ушла его тысяча?

— Тысяча ушла? — поразился Безносый. — Когда?

— Третьего дня! Она вернется?

— Конечно! Иначе зачем приходили?

— Сколько человек ты убил?

— Ха, разве считал? Десятка два.

— Гунны заключили союз с сарматами?

— Вождь сарматов Абе—Ак предложил союз. Чегелай послал гонца к Ругиле. Вернулся ли — не знаю.

— Ты любишь золото?

— Какой гунн не любит его!

— Можешь отказаться?

Безносый напрягся, но ответил незамедлительно:

— Могу.

— Сними сапог, отдай монеты!

Десятник только крякнул, но придал лицу равнодушный вид, безропотно сел на ковер, снял сапог, вытряхнул желтые кружочки, протянул римлянину. Тот взял, всмотрелся, заметил:

— Купцы вас, гуннов, обманывают. Вместо настоящего золота дают фальшивое. При моем предке божественном Юлии золотой весил ровно одну сороковую долю фунта, денарий же — одну восемьдесят четвертую [34]. И золото в нем было чистопробное! Теперь же денарии изготовляют из семнадцати частей серебра, восьмидесяти двух частей меди и только одной части золота.