Анатолий Соловьев - Сокровища Аттилы

— Не убивай его, сынок!

В голосе гунна одобрение и радость. Диор ослабляет хватку. Сармат некоторое время лежит неподвижно, потом осторожно поднимает голову, убедившись, что та цела, на четвереньках ползет в свою каморку. Победа!

— Диор! Диор! — доносится ласковый голос Еврипиды.

Диор поворачивается и мимо гунна бежит на зов. У него возникла смутная догадка, о которой и подумать страшно.

Во внутреннем дворике бассейн полон воды. Прошлым летом муниципальные рабы [40] проложили по главной улице глиняные трубы от водонапорной башни. Дядя шутит, что Маргус стал вторым Римом: есть форум [41], амфитеатр, книжная лавка, две школы. И вот еще водопровод.

Диор подбегает к бассейну, вглядывается в свое отражение. Раньше в этом не было нужды: он был занят другим. Лучи солнца падают отвесно, вода блестит. Кто поверит истине, если она оскорбительна? Диор боготворит все римское, гордится тем, что принадлежит к избранному богами народу, презирает грубых варваров.

— Мой мальчик, почему ты оставил «Энеиду»? [42] — спрашивает Еврипида, когда угрюмый Диор входит в атрий.

После того как Диор избил своих обидчиков, он учится дома под присмотром Еврипиды. «Энеиду» приобрел в книжной лавке Марк, продав десяток свиней.

В атрии появляется Юргут. Его страшное лицо сияет, когда он говорит на латинском языке, хотя Диор владеет и языком гуннов:

— Диор станет прославленным поэтом, напишет лучше Вергилия!

Им всем очень хочется, чтобы Диор стал знаменитостью. Еврипида и Марк в один голос утверждают, что боги наградили юношу неслыханными способностями. Диор запоминает все, что читает, слышит, видит. А стоит ему малое время понаблюдать за жестами, интонацией, выражением лица чужестранца, он начинает понимать язык того.

Тщеславная гордость заставляет Диора упражняться в сочинении стихов, речей, у него есть мечта превзойти не только Вергилия, но и великого Цицерона, а также известных геометров и философов. Это кроме того, что он станет великим воином.

— Только большие цели порождают большие свершения! — любит говорить Марк, что, однако, не мешает ему во время «нундин», так римляне называют базарные дни, приводить Диора на торговую площадь, чтобы тот послушал разговоры приезжих алан, сарматов, вандалов и прочих. За новости, узнанные Диором, городская магистратура выплачивает Марку «суммы гонорариа».

Сейчас Диору неприятен вид Еврипиды и Юргута. Чтобы избавиться от них, он делает вид, что читает «Энеиду».

Когда жена Марка и повар, осторожно ступая, выходят из атрия, он отрывает глаза от книги. Мышление римлянина — это прежде всего логичное мышление. Диор гордится, что оно присуще ему в полной мере. Сейчас юноша думает сосредоточенно и спокойно.

Допустим, верно утверждение Марка, что он, Диор, — внук декуриона Максима Аврелия. Но разве это означает, что неверно утверждение Алатея, что он якобы сын гунна? Отнюдь! В пользу слов сармата свидетельствует то, что Диор похож на гунна, и то, что в Маргус привез его тоже гунн. Незадолго до рождения Диора город Потаисс был разграблен ордой Чегелая. Об этом рассказывал Юргут. Ветеран Марк бездетен и с охотой усыновил юношу. Для римлян усыновление — дело обычное. Чистота крови для римского гражданства значения не имеет. Императором может стать и вандал и галл. Не так давно римское гражданство получило паннонийское племя арависков. А они ни с какого боку не латиняне. Но в быту различия между римлянами и дикими степняками весьма ощутимы, а потому болезненны. Гунны некрасивый народ, их и презирают и боятся, они разрушают города, превращая их в пастбища для своих табунов. Не так давно гунны совершили поход на Византию [43]. На этот раз ими предводительствовал молодой племянник Ругилы Аттила. Ужасающие подробности этого похода до сих пор у маргусцев на устах. Аттилу прозвали «бичом Божьим».

Все это имеет прямое влияние на судьбу Диора. В школ над ним насмешничали. Элия Материона равнодушна к нему. Сквозь щель в заборе он часто украдкой наблюдает как белолицая кудрявая красавица гуляет по саду. Диору тогда становится трудно дышать, кровь приливает к голове, он следит за девушкой, как леопард из засады, и в один прекрасный день проломит забор. Но полюбит ли Элия гунна?

Верхний свет в атрии постепенно тускнеет, в углах сгущается темнота. Пора зажигать светильники. В перистиле раздается голос Марка, вернувшегося с поля, где работают его рабы. Вместе с дядей входят хромой лысый Квинт Ульпий и крикливый толстяк Гай Север. Оба когда–то бравые легионеры, сейчас старые, с сутулыми от груза боевых доспехов плечами и мозолистыми от рукояти меча ладонями.

Диор во все глаза глядит на Марка, словно видит впервые. Да, он настоящий римлянин: кудряв, голубоглаз, орлиный нос, тяжелый, словно вырубленный из гранита, подбородок. Заметив упорный взгляд приемного сына, Марк ласково произносит:

— Завтра нундины, мой мальчик! Пойдем с тобой на площадь. Ходят слухи, приедут сарматы из–за Истра.

Лысый Квинт Ульпий бодро хромает к скамейке, подтверждая слова друга короткими фразами, такая у него манера говорить:

— Слух, да! Магистры [44] испуганы. Декурионы просят. Опасность, да! Завтра узнать и доложить!

Именно Диору, первому из жителей Паннонии, стало известно о намерении алан и вандалов уйти из Галлии в Иберию и дальше [45]. Это позволило претору [46] провинции снять с лимеса [47] два легиона и направить их против гуннов. Поэтому Аттила не рискнул напасть на Мезию, соседнюю с Паннонией провинцию.

Одышливый Гай Север, усаживаясь на скамейке, хрипит:

— Ульпий, как ты разговариваешь с юношей! Ты уже не оптиан [48], а он еще не легионер, чтобы понимать твои команды. Послушай меня, мальчик, в городе говорят, что гунны скоро явятся в Паннонию всеми своими ордами. Народ обеспокоен. В этом году истек срок договора между Римом и гуннами.

Каждый год с приходом весны в Маргусе с тревогой ожидают нашествия кровожадных степняков. Слухи об их зверствах один ужаснее другого. Несколько лет назад во время нундин некий очевидец рассказывал, как в Потаиссе толпа колченогих гуннов, подобно своре голодных собак, набросилась на беременную женщину. Гунны повалили ее, взрезали живот, вынули из ее чрева плод и тут же пожрали его сырым. Диор тогда спросил у Юргута, правда ли это. Но тот лишь загадочно улыбнулся, сказал, что латиняне сами не агнцы.

Орда Ругилы с недавних пор заняла Дакию и часть Верхней Паннонии, вытеснив оттуда бургундов и остготов, которые ушли в Галлию. Но через Истр гунны не переправились. Ругила разместил свою ставку на реке Тиссе. И вот мирный договор истек.

Сейчас гунны могучи как никогда. У них много союзников. Приход конницы Ругилы в Нижнюю Паннонию, сплошь равнинную, с прекрасным травостоем, неизбежен. И тут Диора осеняет счастливая мысль. Ведь незадолго до его рождения Потаисс грабила орда знаменитого Чегелая. Если появление гуннов неотвратимо, почему бы не извлечь выгоду из своего положения, назвавшись сыном Чегелая, прославленного полководца гуннов?