Григор Тер-Ованисян - Геворг Марзпетуни

— Женщины мечей не носят, Гор, но я буду носить этот подарок в память твоей любви и отдам его тебе, когда ты вернешься после войны со славой победителя, — ответила Шаандухт, улыбаясь и краснея.

Князь Геворг, княгини и все воины отряда благословили молодых и принесли им свои поздравления. А сепух Ваграм, радующийся счастью каждого армянина, так был растроган, что обнял своими сильными руками обоих и воскликнул:

— Одного желания видеть вас счастливыми мне достаточно, чтобы сокрушить врага. Если в нашей стране много таких сердец, как ваши, пусть все они будут счастливы. Сепух Ваграм не умрет до тех пор, пока не поднимет над вашей головой крест во время святого венчания. А сделаю я это, изгнав последнего араба из пределов нашей родины.

— Да будет так! — воскликнули воины.

Радость и воодушевление охватили всех.

Когда княгини Мариам и Гоар благословили своих детей, князь Геворг вложил меч в ножны и, обращаясь к своим соратникам, сказал:

— Дорогие друзья! Нам остается выполнить еще один долг. Перед тем как выйти навстречу врагу, поедем к нашему государю, получим от него разрешение и благословение для начала нашего похода. В каком бы он ни был состоянии, где бы ни обретался, он — наш царь, его воля и его слово должны управлять нашими мечами.

— Да здравствует царь! — воскликнули в один голос воины.

В тот же вечер вооруженный отряд выехал из крепости Гарни, направляясь к Севану. Прекрасная начальница крепости на сюнийском коне, с отрядом вооруженной охраны, проводила воинов обета до ближайшей стоянки, где в уединении, обняв своего жениха, подарила ему свой первый поцелуй и со слезами на глазах благословила в дорогу.

Багровый диск луны, показавшись из-за Айцемнасара, осветил темное Гегамское озеро. Восточная часть озера загорелась буро-красным светом, словно тысячи лунных дисков погрузились в мелкую рябь воды. На Севане было тихо, огни погасли. Монахи, усталые после долгих церковных служб, заперлись в сырых кельях и погрузились в сон. Часовни и церкви, казалось, тоже дремали, и прибрежные волны своим плеском убаюкивали их.

Около храма святого Воскресения, возвышавшегося на восточной стороне острова, мимо разбросанных и покрытых мхом надгробных памятников, молча прохаживался взад и вперед человек высокого роста. На нем было широкополое одеяние, похожее на схиму, какую носят монахи, голова покрыта простой скуфьей. Только осанка и величественная походка говорили о том, что он не привык к монашескому облачению. Он присел на краю обрыва, где, подымаясь из озера, громоздились друг на друга скалы, образуя мощные преграды. Прикрывая остров с востока и с юга, они делали его недоступным не только для плотов и лодок, но и для пловцов.

Луна медленно поднималась по небесному своду. Темно-красный цвет озера переходил в серебристый, разливаясь по водной глади к далеким берегам, окруженным с одной стороны высокими горами и холмами, с другой — полями и плоскогорьями. Луна проливала спокойный свет. Сидевший на камнях человек наблюдал за прекрасной и мирной картиной природы. Ему казалось, что именно в такие минуты, когда мир покоится в объятиях сна, выходят из бездны злые духи или спускаются ангелы добра и предрешают судьбы смертных, даруя одним счастье, а другим — горе и страдание… Казалось, что именно в такой час были предрешены его печали и несчастья. Грустные мысли овладели им. Воображение рисовало картины прошлого, то прекрасные, то суровые и мучительные.

— Как я дошел до такого унижения?! — воскликнул он вдруг и поднес руку ко лбу, будто хотел отогнать печальные мысли, которые, как черные тучи, собрались над ним. Мучительные образы не исчезали. Серебристое озеро, горы с величественными вершинами, луна своим кротким светом и даже нежный ветерок, который колебал водную гладь и ласкал прибрежные травы и цветы, не приносили успокоения. Он не слышал даже шума волн у подножья скал. Душа его витала где-то далеко…

Но вот послышался легкий шорох. Он вздрогнул и, повернув голову, увидел, что к нему приближается закутанная в покрывало женщина.

— Кто это? — окликнул он, но, сейчас же узнав, поднялся с места. — Царица, это ты? — спросил он мягким голосом.

— Да, мой любимый государь… — ответила она почти шепотом.

— Здесь? Одна, в такую позднюю пору?

— Разве я одна? Ведь со мной царь Ашот…

— Где же твои прислужницы?

— Я пришла сюда без них, хотела непременно видеть тебя. Привратники сказали, что ты каждую ночь подолгу гуляешь тут… Я этого не знала.

— Да, ночью здесь очень хорошо… Но зачем ты хотела непременно меня видеть? Надо сообщить какое-нибудь известие?

— Известие? Нет.

— А что же?

— Хотела поговорить с тобой несколько минут.

— Не понимаю. Днем ты видишь меня каждую минуту, можешь всегда со мной поговорить. Зачем ночью лишать себя покоя?

— Покоя?.. Разве у меня есть покой? Разве я могу иметь его?

— Царица…

— Часы покоя навсегда утеряны для меня.

— В нашей стране теперь ни у кого не спокойно на душе.

— Сейчас да. Но когда изгонят врага, все обретут покой.

— А с ними и ты.

— Я? О, если б это было так…

— Неужели ты страшишься будущих нападений? Даже сегодня никакая опасность не угрожает тебе. Севан — неприступная крепость.

— Мою крепость и мои твердыни враг разрушил уже давно. Мой мир и покой утеряны навсегда…

— О чем ты говоришь? Ты опять намекаешь на старые обиды?

— О, позволь поговорить с тобой хоть раз, позволь раскрыть свое сердце. Разреши поплакать пред тобою…

— Царица, ты взволнована, тебе надо успокоиться.

— Не гони, умоляю. Оставь мне волнения и страдания. Я нахожу свой покой только в них…

— Но что случилось? Кто-нибудь нанес тебе оскорбление?

— Нет. Старая рана, старая печаль изнуряет и терзает мое сердце. Увы, нет руки, чтоб наложить на нее бальзам и повязку. Я покинута, я одинока, совершенно одинока… О, ты не знаешь, как тяжело быть одинокой!..

При этих словах царица разрыдалась.

— Царица, ты плачешь? Ты не дитя… Что скажут, если услышат? Пойдем, я провожу тебя до твоих покоев. Тебе надо отдохнуть.

— Позволь мне остаться здесь, и ты, мой любимый царь, не покидай меня. Подари твоей царице, твоей несчастной супруге, хотя бы час. Она хочет говорить с тобой. Не отказывай ей в этой ничтожной просьбе.

— Милая Саануйш…

— «Милая Саануйш»?.. Боже мой, неужели ты меня назвал этим именем, не ослышалась ли я? «Милая», сказал ты… О, как я радуюсь этому ничтожному, жалкому слову, этому осколку любви… Зачем господь создал нас такими слабыми? Ты жалеешь меня? Говори, не скрывай… Жалеешь, как нищую. Если бы ты знал, как это тяжело, как невыносимо!

— Но ты не хочешь успокоиться, все волнуешься… Уйдем, уйдем отсюда.