Григорий Терещенко - Медсанбат

Григорий Терещенко - Медсанбат

От железнодорожной станции до военных лагерей, если верить местным жителям, недалеко, напрямую всего километров десять с гаком. Но так на Урале — еще километра два-три, а то и больше.

Солнце стояло в зените, но грело не по-летнему. На обочинах дороги попадались стройные березки, с которых осыпались багровые листья.

Павел Шевченко прошагал добрую половину пути, но так и не встретил ни автомашины, ни подводы. Только люди попадались, и то не часто.

За опушкой леса — неубранное картофельное поле. «У нас, на Черниговщине, наверное, уже копают», — подумал Павел.

Дожди, видно, проходили недавно: в глубоких колдобинах вода еще не высохла.

Вскоре Павла нагнала груженая подвода, сверху покрытая новым брезентом. Поравнявшись с командиром, возница остановился.

— Садитесь, товарищ лейтенант, — сказал боец. — Вдвоем, правда, не поместимся, меня загрузили под самую завязку... Но я и пешком прогуляюсь. До лагеря версты три осталось.

— Нет, нет, — запротестовал Павел. — Доберусь как-нибудь, а может, и попутная машина встретится.

Боец дернул вожжи, и повозка тронулась.

«Сделаем большой привал», — сказал себе лейтенант и поставил чемодан. Бросил на него шинель. Чемодан громоздкий, неудобный. Его вручили вместе с постельной принадлежностью в училище. Особенно много хлопот он доставлял при посадке в поезда. Лучше бы ранец. Надел на плечи — и горя не знаешь. А чемодан... Да и ни к чему он на фронте.

Лесной воздух сразу снял усталость, прибавил сил. Надо идти.

Впереди, на взгорке, показалась деревушка. А дальше темнел зеленый лес...

Было около трёх дня, когда Павел добрался, наконец, до места своей службы. Уже слышна песня:

Эй, комроты, даёшь пулемёты,

Даешь батарей, чтоб было веселей!

А вот и строй. Впереди запевала: широкоплечий, с седой бородой. Он старался ставить ногу на землю твердо, но у него это не получалось.

«Побриться им всё-таки надо, — рассуждал лейтенант. — Не партизаны же они, армия. Наверное, и я таких же старичков получу. Молодежь-то уже воюет».

Снопа почувствовав усталость, присел на чемодан.

Десяток километров — разве расстояние! Полтора месяца назад, когда училище уходило из города, он за сутки прошел шестьдесят километров, и большой привал был только один, где они отдыхали не более трех часов.

«Зря чемодан не положил на повозку», — упрекал себя лейтенант.

Попутной машины так и не было.

У маленькой елочки он заметил военного врача. Еще издали Павел отдал честь, но тот в ответ предложил:

— Делай привал, лейтенант! В какую часть путь держишь?

Будь это у линии фронта или в другом месте, он бы промолчал, но сейчас назвал номер дивизии.

— Эва-а, да мы с тобой, оказывается, в одну часть следуем. Я тоже туда получил назначение. Да вот прилег на минутку и заснул... Жену и сына во сне видел.

Павел назвал себя, сел рядом.

— Горяинов Николай Александрович, — представился военврач, затем спросил: — Из училища?

— Да.

— Танкист?

— Нет, автомобильное закончил.

Военврач третьего ранга коренаст. Две верхние пуговички на вороте гимнастерки расстегнуты. Волосы черные, непослушные. Подбородок широкий, с ямочкой.

Горяинов достал из кармана пачку папирос, предложил Шевченко, но тот отказался: мол, не курю. Горяинов зажег спичку, огонек заплясал у папиросы. Он глубоко втягивал дым и улыбался чему-то. Улыбка делала его лицо приятным. Потом потянулся, как будто хотел снять с себя сонливость, зевнул.

— Сутки не спал, — глаза потускнели. — Да что там сутки, не езда, а каторга.

— А кто нашей дивизией командует? — спросил Шевченко.

— Пока капитан... Но не горюй, лейтенант, пришлют командира. Есть бойцы — командиры найдутся.

— Это верно, — согласился Павел.

— Ты с Украины?

— Да, с Черниговщины.

— Мой дед тоже с Украины, где-то возле Кременчуга жил. А мне не пришлось там бывать, — с сожалением сказал военврач. — Ну что, потопаем?

Горяинов резко встал, затоптал носком сапога недокуренную папиросу.

Лейтенанта принял начальник штаба дивизии, полковник. У него круглая голова с редкими бесцветными волосами, серые глаза. Подтянутый, в новом обмундировании.

Шевченко остановился посреди избы, представился.

— Вам солнце бьет в глаза, подойдите ближе к столу, — предложил полковник.

Лейтенант сделал два шага вперед.

— Автомобилист? — Полковник, рассматривая предписание, почесал за ухом. — Машин сейчас нет. Командир дивизии на лошади ездит. Но будут автомашины, будут. А пока назначаем вас в медсанбат, обучать военному делу девушек. Там нет ни одного кадрового командира. Одни приписники.

— Ведь я... — попытался Шевченко, может быть, первый раз за военную службу возразить старшему. Но полковник так посмотрел, что он осекся, замолчал.

Ничего не поделаешь, придется идти в медсанбат.

— Только не вздумай блудить, парень ты, вижу, заметный, — и рассмеялся сочно, раскатисто. — Пропадешь. Женщина в армии, как говорится, объект пристального внимания.

— Понимаю, товарищ полковник.

— Можете идти. Хорошей вам службы, лейтенант!

От штабного домика до медсанбатовских землянок — рукой подать.

Еще неделю тому назад Павел был курсантом. А теперь командир. Как встретят его? Сейчас бы конспекты пригодились. Но ничего с собой нет. Сожгли перед отправкой. А на новом месте, где было временно расквартировано училище, они уже почти не занимались, Государственных экзаменов тоже не сдавали. Курсантов построили на плацу и зачитали приказ о присвоении лейтенантских званий. Многие сразу уехали на фронт. Павла, вместе с другом Николаем Поповым, направили на Урал. Жаль в разные дивизии.

Лейтенант свернул влево и увидел девушек, окруживших командира. Трудно было понять, то ли у них занятия, то ли сержант читал газету во время перерыва. Природа обидела сержанта ростом. Четко очерченные брови, настороженные светлые, прищуренные глаза, несколько удлиненный овал лица, нос с горбинкой. Плечи узкие. Гимнастерка сидит на нем мешковато. В петлицах новые треугольнички. На вид ему лет двадцать пять — тридцать.

Павел не сомневался: это те самые девушки, которых он будет обучать. Девушки в галифе и гимнастерках, в ботинках с обмотками, точно так же одеты, как мужчины. Сержант, заметив лейтенанта, перестал читать газету, но не встал, как требовалось по уставу, а продолжал сидеть. Мало ли кто тут ходит. Девушки тоже, сидя, с интересом глядели на лейтенанта в новеньком обмундировании, в хромовых припыленных сапогах. В таких только на танцы ходить.

Лейтенанту хотелось скомандовать: «Встать!» Но сдержался. Стоит ли с этого начинать службу?