Григорий Терещенко - Медсанбат

Девчата смеются и вприпрыжку разбегаются по кустам, затем собираются и пластом валятся на обочину дороги, стараясь повыше положить ноги. Пыльная трава уже подсохла, не росная. Лейтенант не садится, расхаживает туда-сюда, будто и не оставил позади десять-пятнадцать километров.

— Сейчас бы горбушку хлеба с сальцем! — мечтательно произнесла Анка Широкая. — Как, Рая?

Шайхутдинова сидит, обхватив руками острые коленки.

— Ай, злой язык! — сказала она и отвернулась. — Нишкни, глупая!

Потом Рая что-то быстро-быстро говорит по-татарски.

«Надо обязательно поговорить с Широкой о недопустимости подобных шуток, — решил лейтенант. — Зачем упрекать девушку за то, что она не ест сала? Значит, не принято у них».

— Анка, не приставай к девчонке, — отзывается Аленка Шубина, показывая свои ровные белые зубы. Она словцо делает это нарочно: мол, смотрите, какие они у меня. У нее в руках пучок порозовевших кленовых листьев.

— А может, с парным молочком захотела, Анка? — светловолосая Ася Плаксина провела ладонью по лицу, снизу вверх. Голос ее был хриплый.

— Согласна и с комбижиром. Я, собственно, не жадная до еды. Кто спляшет «цыганочку»— обед отдам. Ей-богу, отдам! А ну! Ля-ля-ля!

— Ну и артистка же ты, Анка!

— А я люблю утку с яблоками, — говорит ни на кого не глядя Наталья Трикоз. — И еще судачка в тесте. У нас в Днепре их много водится.

— Подготовиться к построению!

Неужели десять минут прошло? Ох, как не хочется подниматься! Но все встают и занимают свои места в строю.

Лейтенант понимал их. Он знал: девушкам трудно, но знал и другое: фронт слабых не любит.

— Ш-шагом арш!

Еще привал. У опушки леса занятия по тактике. Ползки по-пластунски, перебежки.

До лейтенанта долетел приглушенный голос Анки Широкой:

— Этак лейтенант нас замордует!

У Анки под мышками на гимнастерке темные круги от пота.

«Милая девушка, разве мне это нужно. Для вас же стараюсь. Знаю, не одна ты такс думаешь; мол, зачем нужна вся эта муштра, фронт ждет медсестер, умеющих лечить раненых, оказывать им помощь, а не ползать по-пластунски».

— Девчата же мы! — теперь возмущается Фрося Лютик

— И ты себя к девчатам причисляешь? — смеется Широкая.

— Ложись! Короткими перебежками до трех отдельно стоящих сосен — вперед! Боец Шубина, — делает лейтенант замечание, — прижимайтесь, прижимайтесь к земле.

— Какой толк к земле прижиматься!

— Хватит зубоскалить, Широкая!

— Почто так...

— Боец Широкая! За недостойное поведение на занятиях — два наряда вне очереди! — объявляет Шевченко.

— Есть, товарищ лейтенант, два наряда за разговорчики! Сейчас вручите или после отбоя?

— После отбоя с лопатой наедине, — ответил лейтенант, а у самого желваки на лице играют. — Сержант Комаревич, проследите за исполнением нарядов!

— Аня! Брось ты выпендриваться! — зло бросает Трикоз, и ее припухлые, полные губы вздрагивают. — Не хватало, чтобы из-за тебя все отделение в перерыв заставили тренироваться.

Потом были занятия по штыковому бою.

— Коли! — командует лейтенант.

Шевченко удивился проворству и ловкости Аленки Шубиной. Ему нравилось наблюдать за ней, за ее умелыми сноровистыми движениями. Не суетится, упражнения выполняет не хуже мужчины.

— Красноармеец Шубина! Благодарю за усердие в службе! — объявил лейтенант.

Она молча и как-то отрешенно смотрела на командира взвода. Во всем ее облике было что-то очень милое: маленький вздернутый носик, капризные губки, карие, чуть раскосые глаза с длинными черными ресницами. Шевченко вдруг показалось, что перед ним совсем не боец, а участница художественной самодеятельности. Закончится спектакль, Аленка Шубина снимет это обмундирование, и все увидят совсем юную, симпатичную девушку. Но в таком состоянии лейтенант был недолго.

— Красноармеец Шубина, от лица службы объявляю благодарность! — повторил он и крепко пожал руку.

— Служу Советскому Союзу! Устала я, товарищ лейтенант, — тихо прошептала Шубина.

— Это окупится на фронте. В учебе поленишься — в бою намучишься.

— Оно-то так, — заметила Шубина. — Но я же медсестра. Меня призвали раненых лечить, а не в штыковые атаки ходить. — Щеки ее запылали нежным малиновым цветом.

Шевченко слушал Аленку, любуясь порозовевшим лицом девушки, ее доверчивыми карими главами.

— В принципе, вы правы, но на войне всякие ситуации случаются. У нас еще будут занятия по борьбе невооруженного с вооруженным. Тоже не мешает освоить всем. Хотя это больше необходимо разведчикам. — И лейтенант поворачивается к Широкой. — Красноармеец Широкая, возьмите винтовку!

— Есть, товарищ лейтенант! Только я не красноармеец, а ефрейтор! Скоро на петлицах треугольничек увидите. В командиры, так сказать, пробиваюсь.

— Широкая, кончайте паясничать!

— А я и не паясничаю. Я серьезно. Вчера, когда новый командир дивизии приходил в батальон, я не растерялась, честь по чести доложила, что личный состав находится на просмотре кинокартины «Чапаев». Полковнику понравился мой доклад, потому что он крепко пожал мне руку и сказал: «Не красноармеец, а ефрейтор Широкая!» Вот так, товарищ лейтенант.

Шевченко показалось, что достаточно маленькой искры, и он вспыхнет, как сухая трава. Ах, эта Широкая! Нет, сдержался, ответил:

— Пока приказ о присвоении вам звания ефрейтора штаб батальона не получил.

Шевченко подходит к Шайхутдиновой. У нее что-то не ладится. Берет винтовку, показывает.

— Это не трудно. Вот так, смотрите... Не спешите. Сожмите пальцы, сожмите... Ясно?

— Ясно, — говорит Шайхутдинова. — Буду делать хорошо-хорошо. Я крепкая.

Рая родилась в большой татарской семье. Училась она мало, однако читала не только на родном языке, но и на русском. Три года назад умер отец. А в семье еще четверо. Мать работала на обувной фабрике. Младшие ее слушались. А скоро подросла ей смена, и она тоже поступила на фабрику. Когда началась война, Рая побежала в военкомат проситься на фронт. Но ее не взяли: и маленькая, и восемнадцати не исполнилось. Не помогли в уговоры. Посоветовали пойти на курсы медсестер. Правда, в военкомате записали ее «на всякий случай». И вот в августе вызвали. «Санинструктором будешь, — сказали. — Перевязывать раны-то ты научилась?» Она заявила, что хочет ходить в разведку. «Ну какая ты разведчица?! В медсанбате твое место». Что делать? Придется идти в медсанбат. А там будет видно. Она не белоручка, старалась освоить все премудрости военного и медицинского дела.

— Говорят, все медсестры скоро сержантские звания получат, — донеслось до лейтенанта. Это говорила Зина Журавлева. Ей исполнилось девятнадцать. Она уже работала медсестрой в районной больнице. Девушка простодушная, с покладистым характером.