Владимир Дягилев - Медсанбат-0013

Дягилев, Владимир Яковлевич —Медсанбат 0013

Светя другим, сгораю.

Ван Тюльп, голландский медик

Тихий, густо-зеленый, не тронутый войною лес загудел. Перепуганные птицы с криком поднялись в воздух. Быстроногий зайчишка выскочил на опушку, испуганно оглянулся и припустил в соседний лесок. Но и оттуда раздалось урчание, и вскоре на дорогу выкатились тяжелые танки с красными звездами, с белыми номерами, с крупными буквами «ИС» на башнях. Машины шли на средней скорости, неровно покачиваясь с боку на бок и полязгивая гусеницами, будто злясь от нетерпения, от желания быстрее сразиться с врагом.

Танкисты в черных комбинезонах, в ребристых шлемофонах, высунувшись по пояс из верхних люков, приветливо улыбались толпившимся на обочине сестричкам из оказавшегося здесь медсанбата. Девушки что-то кричали и тоже улыбались. А одна из них, высокая и ладная, сдернула пилотку и размахивала ею над головой, как флажком. Её соседка, худенькая и строгая, пыталась успокоить подругу, но та не унималась, а все продолжала кричать и размахивать руками.

— Успокойся, Стома, — сказала строгая подруга. — Что ты сегодня как новенькая?

Стома только повела плечами:

— Так и есть новенькая! Ты забыла, Люба, мы же здесь новенькие.

— Нет, не забыла, — отозвалась Люба и помолчала. — Теперь скоро начнется. Раз танки подошли, скоро операция.

— Наступать будем? — спросила Стома.

— Я же не командующий, — ответила Люба и посмотрела на подругу, как на маленькую.

— Как-то там наши? — вздохнула Стома и обняла старшую.

Та не ответила. И они стояли молча, больше не махая танкистам.

А танки все шли и шли, точно леса вокруг были забиты ими, как птицами. Дрожала и прогибалась земля под тяжестью машин. Пыльное облако подымалось все выше. Оно ширилось и сгущалось и, наконец, стало таким плотным, что в нем сначала поблек, а затем растаял красный шар вечернего солнца.

Когда прошла последняя машина, Стома опять вздохнула:

— Нет, Любка, что ни говори, не могу я без полка.

— А я?

— Ведь два года. Сколько пережито...

— А я? — повторила Люба.

— Сталинград... Орел... — продолжала Стома. — Разве мы думали, что вообще доживём до середины сорок четвертого?..

— Тсс. — Люба зажала ей рот ладошкой. — Не каркай.

Они медленно, привычно в ногу, зашагали в глубь леса.

— Ты умеешь себя сдерживать, — произнесла Стома. — Ты, как машина, можешь переключать скорости. А я не могу.

— Придумала, — усмехнулась Люба. — Но нужно вперёд смотреть. Кончится война, что мы с тобой? Вот то-то. Хватит, поползали, потаскали. Давай специальность приобретать. Медсанбат — подходящее место.

Они остановились около двухмачтовой, выгоревшей на солнце палатки, забросанной сверху свежей хвоей, сели на старые носилки, превращенные в лавочку.

Все еще слышалось мерное гудение танков. Оно то отдалялось, то приближалось, наплывало волнами, доносимое порывами ветра. Птицы, как видно, привыкли к этому звуку, убедились в его безопасности и возвратились на свои места. Неподалеку от палатки закуковала кукушка, размеренно и четко.

— Лесной метроном, — сказала Люба.

Она поправила пилотку, сидящую острой лодочкой на голове, покосилась на подругу:

— Скажи уж лучше, что с Андреем увидеться охота.

Стома опустила голову и принялась разглаживать складочки на юбке.

— Пойди к капитану Сафронову и попросись, чем мучиться, — посоветовала Люба.

— Не отпустит, скажет — дежурство. — Стома кивнула на вход в палатку, над которым висела фанерка с надписью чернилами: «Амбулатория».

— Что же он, совсем сухарь? — спросила Люба и сама же ответила: — Он просто нагоняет на себя. Мне кажется, он в медсанбате не служил.

— Не нравится он мне, — отозвалась Стома.

— Ну, так нельзя. Еще ж не работали.

— Не нравится, — повторила Стома. — Копошится с утра до вечера, мельтешит.

— По нескольким дням не делай выводов, — не согласилась Люба. — Проведем хотя бы одну операцию, тогда и скажем.

— Аи, — Стома махнула рукой, порывисто прижалась к подруге, — в полк хочу, Любка!

Сафронов находился в палатке и слышал разговор сестер.

Он предупредительно покашлял, вышел на улицу.

— Девушки, — обратился он к сестрам. — Надо бы еще маркировочных жетонов добавить.

— Делали же, — заметила Стома.

Сафронов хотел было повторить слова, как приказ, но, вспомнив о пришитом уже к нему ярлыке «сухарь», объяснил:

— Маловато. Они ж из картона, будут гнуться и рваться.

— Идем, — сказала Люба и, не взглянув на капитана, направилась в палатку.

Совсем рядом послышалось стремительно нарастающее гудение. На дороге в клубах пыли показался танк. Машина фыркнула и остановилась.

— Эй, медсанбат! — закричал человек в черном шлемофоне и помахал рукой.

Сафронов направился к танку. За ним следом — сестры.

— Раненого примите! — крикнул танкист.

— Да, да, — засуетился Сафронов. — Девушки, носилки!

Пока девушки бегали, за носилками, танкист успел рассказать, как произошло несчастье.

— Во всем, понимаешь, зайчишка виноват. Бежит впереди колонны, только уши видать. А навстречу, понимаешь, на «виллисе» начальник тыла армии. Шофер повернул, понимаешь, пожалел зайчишку, а сам вот разбился. Вот косоглазый что наделал.

— Что тут такое происходит? — раздался властный голос.

Перед ними предстал командир медсанбата капитан Лыков.

— В чем дело спрашиваю?

— Пострадавшего доставили, — доложил Сафронов. — Несчастный случай на марше.

— Часть? Какой части?

Танкист ответил.

— Не принимаем, — оборвал Лыков. — Везите в свой медсанбат.

— Как это? — удивился танкист.

— Тем же способом.

— Так ведь он... это... — растерялся танкист.

— Везите в своп медсанбат.

— Ах, разъязви вас, — пробурчал танкист и посмотрел на Сафронова укоризненно, точно ожидал именно от него помощи и не получил её.

Подошли сестры с носилками и тоже уставились на своего капитана. Он понимал, что при них старшему по должности возражать нельзя, но не мог удержаться.

— Товарищ капитан, — окликнул Сафронов капитана Лыкова, уже сделавшего шаг в сторону палаток. — Быть может... осмотреть все же?

Он хотел поговорить по возможности тихо, на спокойных тонах, но Лыков громко оборвал его:

— Выполняйте приказание! — И, видимо поняв бестактность своего обращения с молодым, еще мало знакомым врачом, добавил: — Вижу, что транспортабельный. — И еще тише: — Я тоже выполняю приказание.

— Но разрешите хотя бы осмотреть раненого?

— Нечего время терять.

Сафронов взглянул в его рябоватое круглое лицо, серые колючие глаза, отливающие сейчас угрожающим светом, и решительно шагнул к танкисту: